Уильям Моэм - Несостоявшиеся жизни

— В театре надо иметь покровителя, а у меня никого не было, — сказала она. — Если бы судьба мне улыбнулась, знаю, я бы сделала блестящую карьеру. А мне просто не везло, какие уж тут могут быть сомнения.

Все это звучало лживо и с какой-то ненужной патетикой.

— Осмелюсь заметить, что сейчас вам лучше живется, — сказал Скелтон.

Она выхватила у него альбом и с треском захлопнула. У нее начался чудовищный приступ тика, на нее было жутко смотреть.

— Что вы хотите сказать? Что вообще вы знаете о моей здешней жизни? Да я бы давно руки на себя наложила, только я знаю — он ждет моей смерти. Только так и могу с ним поквитаться — оставаться живой, и я буду жить. Пока он жив, я буду жить. Ох, как я его ненавижу! Я часто думала, может, мне его отравить? Но духа не хватило. Не знаю, как это осуществить, к тому же, если б он умер, китайцы не дали бы мне выкупить плантацию и меня бы отсюда выгнали. А куда мне податься? Ведь у меня никого на всем белом свете.

Скелтон был ошеломлен. В голове пронеслась мысль, что она безумна. Он не знал, что сказать. Она бросила на него проницательный взгляд.

— Вас, должно быть, удивляет, что я так говорю. Но я отдаю себе отчет в каждом слове. Он тоже хотел бы убить меня и тоже не решается. Он-то прекрасно знает, как это сделать. Знает, как убивают малайцы. Он здесь родился. Он вообще все знает об этой стране.

Скелтон заставил себя заговорить.

— Видите ли, миссис Грэйндж, я совершенно чужой вам человек. Вы не думаете, что весьма неблагоразумно сообщать мне вещи, о которых мне не следует знать? В конце концов, вы ведете очень замкнутый образ жизни. Осмелюсь заметить, вы с мужем раздражаете друг друга. Теперь, когда дела идут лучше, вы, может быть, сумеете отправиться в Англию.

— Не хочу я в Англию. Мне будет стыдно, когда там увидят, на кого я стала похожа. Вы знаете, сколько мне лет? Сорок шесть. А выгляжу я на шестьдесят и знаю об этом. Я потому и показала фотографии, чтобы вы убедились — не всегда я была такой, какая сейчас. Господи, как я загубила свою жизнь! Люди говорят о романтике Востока. Вот пусть сами ей и наслаждаются. А по мне лучше работать костюмершей в провинциальном театре или уборщицей, чем мучиться, как я. Пока я не очутилась в этой дыре, я никогда не была одинока, вокруг всегда были люди, вы не представляете, что это такое — не иметь возможности перемолвиться с кем-нибудь словом круглый год. Все держать в себе. Испытали бы на собственной шкуре эту муку — не видеть ни единой души неделями, изо дня в день, и так шестнадцать лет кряду — никого, кроме человека, которого ненавидишь всеми фибрами души.

— Да будет вам, не все так плохо.

— Я говорю правду. Зачем мне вам лгать? Я в жизни больше вас не увижу, какое мне дело до того, что вы обо мне подумаете. И даже если вы расскажите другим то, в чем я вам сейчас призналась, когда попадете на побережье, какое это имеет значение? Вы услышите в ответ: «Господи, неужели вы останавливались у этих придурков? Мне вас жаль. Он чужак, а она чокнутая, у нее тик. Говорят, похоже, будто она хочет оттереть с платья кровь. У них там приключилось что-то странное, но никто не знает, что именно, давным-давно это было, тогда здесь совсем глухие места были». Чертовски странная история, скажу я вам, это уж точно. Я вам сейчас ее расскажу, мне ничего не стоит. А вы повеселите честную компанию в клубе. Вам потом долго не придется платить за выпивку. Будь они прокляты! Господи, как я ненавижу эту страну! Ненавижу эту реку! Ненавижу этот дом! Ненавижу этот каучук! Проклинаю этих грязных туземцев. И мне предстоит все это терпеть до самой смерти, а когда она придет за мной, рядом даже доктора не будет, друга не будет, чтобы меня за руку подержал.

Она разрыдалась — у нее началась истерика. Миссис Грэйндж говорила с таким надрывом, с такой страстью, на какие Скелтон не считал ее способной. В ее безжалостной иронии сквозили боль и мука. Скелтон был молод, ему не было еще и тридцати лет, он растерялся, не зная, как себя вести в подобном положении. Но молчать он не мог.

— Простите, миссис Грэйндж, я бы очень хотел помочь.

— А я не прошу у вас помощи. Мне никто не может помочь.

Скелтона охватило отчаяние. Из ее слов он, конечно же, понял, что она замешана в каком-то таинственном, а может, и зловещем происшествии, не исключено, что если она откроется ему, не опасаясь последствий, ей станет легче.

— Я не намерен вмешиваться в чужие дела, миссис Грэйндж, но если вы считаете, что, поделившись со мной, поведав об этой странной истории — вы только что про нее упомянули, — вы облегчите свою душу, я даю вам слово никогда никому об этом не рассказывать.

Она внезапно перестала плакать и посмотрела на него долгим пристальным взглядом. Она колебалась. У него сложилось впечатление, что желание заговорить было у нее почти непреодолимым. Но она покачала головой и вздохнула.

— Не поможет. Мне ничего уже не поможет.

Она встала и быстро ушла с веранды.

За бранч мужчины сели одни.

— Жена просит ее извинить, — сказал Грэйндж. — У нее приступ мигрени, так что она не встает с постели.

— Какая жалость.

Скелтон отметил про себя, что в пытливом взгляде Грэйнджа, которым тот его наградил, были недоверие и враждебность. Скелтон вдруг подумал, что Грэйндж каким-то образом обнаружил, что миссис Грэйндж с ним говорила и, не исключено, сказала нечто такое, о чем благоразумнее было бы умолчать. Скелтон попытался завести беседу, но хозяин не откликнулся на его попытки, и они закончили бранч, не проронив ни слова. Вставая из-за стола, Грэйндж ограничился фразой:

— Судя по всему, вы уже в форме, не думаю, что вам хочется задерживаться в этом Богом забытом краю дольше необходимого. Я послал слугу к реке, велел нанять две лодки, чтобы доставить вас к морю. Лодки будут вас ждать в шесть утра.

Скелтон понял, что не ошибся: Грэйндж узнал или догадался, что жена наболтала ему лишнего, а потому хочет поскорее избавиться от опасного гостя.

— Как великодушно с вашей стороны, — ответил Скелтон, улыбнувшись. — Я действительно уже в отличной форме.

Но в глазах Грэйнджа не было и тени улыбки. В них сквозила враждебность.

— Позднее можем сыграть партию в шахматы, — сказал он.

— Отлично. А когда вы вернетесь из конторы?

— У меня сегодня там нет особых дел. Останусь дома.

Интересно, подумал Скелтон, померещилось ему или нет, что в голосе Грэйнджа прозвучала угроза? Похоже, он хочет помешать ему и своей жене остаться вдвоем. Миссис Грэйндж не вышла к ужину. Мужчины попили кофе и выкурили по манильской сигаре. Затем Грэйндж встал, резко отодвинув стул, и сказал:

— Вам завтра рано вставать. Думаю, вам пора на боковую. Я начну обход, когда вы отправитесь в путь, так что хочу попрощаться с вами сейчас.