Фредерик Стендаль - Ламьель

— Теперь я все поняла. Не следует разговаривать каждый день, и в особенности дружелюбно, ни с женатым человеком, ни со священником. Но все же что делать, если чувствуешь к одному из них некоторую привязанность.

Услышав это, аббат Клеман судорожно вынул часы.

— Мне нужно побывать у одного больного! — воскликнул он, взглянув на нее блуждающим взором. — Прощайте, сударыня! — И он бросился прочь, забыв попрощаться с герцогиней, которая была крайне шокирована непочтительностью этого аббатишки .

— Разве он не из ваших людей? — спросила маркиза де Повиль, сидевшая справа от нее.

— Это не более и не менее, как племянник моей горничной, — отвечала герцогиня с презрительной улыбкой.

— Вот уж точно аббатишка! — воскликнула баронесса де Брюни, сидевшая слева.

Эта кличка «аббатишка», брошенная с таким презрением бедному аббату Клеману, у которого были такие прелестные волосы, сослужила ему добрую службу в сердце Ламьель.

Вместо того, чтобы размышлять об убожестве его доводов по сравнению с несокрушимой, как гранит, логикой доктора Санфена, она подумала о том, что он молод, неискушен и вынужден из-за бедности повторять нелепые рассуждения, которым, быть может, сам не верит. «А верил ли Бёрк, — спрашивала она себя, — тем абсурдным рассуждениям, которыми он хотел уничтожить Францию? Но нет, — спохватилась она, — мой аббат — человек порядочный».

Тут она погрузилась в глубокую задумчивость. Она не знала, как доказать себе, что аббат — порядочный человек, а кроме того, она прекрасно понимала, что разговор, который она только что с ним вела, поставил ее по отношению к этому милому человеку в весьма необычное положение. Через четверть часа эта мысль ей чрезвычайно понравилась, так как она была счастлива всякий раз, когда находила пищу для своего ума, а здесь нужно было доискиваться до того, что могло так смутить молодого аббата. Ламьель он никогда еще не казался таким славным.

— Какая разница, — говорила она себе, — между его внешностью и наружностью Санфена! Я спросила у него, что такое любовь, и он, сам не желая этого, показал мне ее как на ладони. Надо решиться. Любит ли он меня? Он видит меня каждый день и бывает всегда этому откровенно рад; а разговаривает он со мной с искренним и живым участием. Я убеждена, например, что ему гораздо приятнее обращаться ко мне, чем говорить с герцогиней, а между тем она так много знает! Сколько лестных слов находит она для собеседника! Да, но Санфен говорит, что злоба, скрытая в сердце женщины, всегда отражается в ее чертах, а герцогиня — человек злой; на днях, когда графиня де Сент-Фуа на обратном пути из замка вылетела из экипажа, герцогиня была страшно довольна, а я чуть не заплакала; а в том, что у герцогини было такое гадкое чувство, я уверена, так как, кроме меня, это также заметила госпожа Ансельм и даже шутила по этому поводу со своей подругой. Но если предположить, что аббат Клеман в меня влюблен, — все же, что такое любовь?

Читателю, пожалуй, покажется смешным такой вопрос со стороны взрослой девушки шестнадцати лет, выросшей среди грубых шуток сельских вечеринок; но, во-первых, у Ламьель не было близких подруг среди ее сверстниц, а во-вторых, ей очень редко приходилось бывать на таких вечеринках. Девушки ее возраста дразнили ее, называя «ученой», и всегда старались сыграть с ней какую-нибудь злую шутку. Домик г-жи Отмар был центром деревенского общества, у нее собирались все богомолки, приводя с собой, когда только им удавалось, своих дочерей. Г-жа Отмар очень гордилась, видя себя душой какого-то общества, и в надежде, что ее станут посещать и деревенские девушки, требовала от Ламьель, чтобы она сидела дома.

Кюре Дюсайар был в восторге оттого, что имел возможность приятно провести вечер. Эти сельские кюре позволяют себе иной раз удивительные вольности: Дюсайар дошел до того, что с церковной кафедры советовал посещать вечера супруги причетника. Все это происходило еще до того, как Ламьель пригласили в замок; когда же, под предлогом ее болезни, доктор Санфен вернул ее в домик Отмаров, она уже была умнее, и к этому времени сплетни старых и злобных святош могли оказаться далеко не безопасными и для девушки ее лет, так как, занятые злословием по поводу хорошеньких женщин в деревне, они зачастую весьма недвусмысленно и подробно расписывали их проступки и расценивали относительную их греховность. Набожные старушки обсуждали между собой, чему следует верить в рассказах о прегрешениях молодых девиц, и подчас эти споры отличались крайней непристойностью. Но Ламьель спасало ее полнейшее неведение; мысли ее были исключительно заняты вопросами более высокого порядка; она чувствовала, что не в силах ежеминутно лицемерить, без чего, как уверял ее доктор, нельзя было добиться ни малейшего успеха; ей казались невероятно скучными заботы о небольшом и убогом хозяйстве, которыми жила ее тетка Отмар; ей крайне претило выходить замуж за какого-нибудь честного крестьянина из Карвиля; целью всех ее желаний было, лишь только она лишится покровительства герцогини, переселиться в Руан и там зарабатывать себе на жизнь, ведя книги в какой-нибудь лавчонке. К любовным делам у нее не было ни малейшей склонности, и больше всего удовольствия ей доставлял увлекательный разговор. Какой-нибудь рассказ о войне, где герои шли навстречу великим опасностям и совершали всевозможные подвиги, способен был занять ее воображение на целых три дня, между тем как на любовную историю она обращала лишь мимолетное внимание. В ее глазах особенно обесценивало любовь то, что в деревне ею усердно занимались самые глупые бабы. Лицемерные романы г-жи де Жанлис, которые герцогиня заставляла ее читать, ничего не говорили ее сердцу; ей казались смехотворными и глупыми суждения «хорошего вкуса», ради которых г-жа де Миоссан прерывала чтение. Ламьель интересовали исключительно препятствия, на которые герои наталкивались в своей любви. Когда они отправлялись мечтать о прелестях своих красавиц в глубь лесов, озаренных бледными лучами луны, ей рисовались опасности, которым они себя подвергали, рискуя напороться на кинжалы разбойников, о подвигах которых, со всеми подробностями, она каждый день читала в «Quotidienne». Собственно говоря, ее в этих романах увлекали не опасности; ей нравилось представлять себе то неприятное ощущение, которое испытывал герой, когда внезапно из-за какой-нибудь изгороди на него набрасывались два грубых оборванца.

Все, что мы только что отметили у Ламьель, было бы совершенно немыслимо у тех разряженных молодых крестьянок, которые каждое воскресенье собираются на танцы у себя в деревне. Обыкновенно вокруг танцующих прогуливаются под деревьями парочки, нежно держа друг друга за руки. От внимания Ламьель не ускользнуло несколько таких пар, и их манера выставлять себя напоказ ее покоробила; вот все сокровенное, что она знала о любви, когда вернулась в свой домик. К этому времени добряк Отмар почел за благо объяснить ей более определенно, в чем заключается для молодой девушки опасность. Он часто говорил ей, что пойти гулять в лес с молодым человеком — ужасный грех.