Хербьерг Вассму - Сто лет

— Да, немного, но главное, он был очень страшный.

— Расскажи, — попросил Бьярне и рукой вытер малышу рот.

Йордис помолчала и искоса взглянула на Ханса. Он ел булочку.

— Мне приснилось, что я находилась на пароходе, в который попала торпеда, однако мне удалось доплыть до берега. Со своим животом я с трудом перелезла через камни. А когда оглянулась, то увидела, что это не камни, а мертвые солдаты. И под каждым лежал такой же мертвый ребенок. Солдаты как будто прикрывали детей своими телами... Этакие ракушки. Но, видно, это не помогло. Дети все равно погибли. Я ползала вокруг и единственная во всем мире знала, что мертвые тела не могут спасти мертвых детей.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что единственная это знала? — спросил Ханс и доел булочку.

— Просто знала , и все. Ведь я была там одна, — проговорила Йордис.

— Грустный сон, — сказала Эрда и бросила на противень тесто для первого хлеба.

— Я-то была живая...

— В твоем положении это вредный сон, — сказал Ханс.

— Человек не властен над своими снами, — заметил Бьярне.

— Скорей бы кончилась эта война! — воскликнула Эрда. — Все эти продуктовые карточки... Предписания и запреты...

Йордис глубоко вздохнула, потерла рукой спину и выпрямилась.

— Когда не будет карточек, мы с Хансом останемся без работы, — засмеялся Бьярне.

— Как бы там ни было, но нам еще не плохо, — тихо сказала Йордис.

Низ живота тянуло. Неужели подошло время? Она медленно встала и поблагодарила за кофе с булочками. Потом прошла в сени, чтобы взять анорак и сапоги. Ей хотелось выйти в уборную, чтобы побыть одной.

К хлеву вела скользкая тропинка. Синели сугробы, хотя было еще не поздно. Йордис шла раскинув руки, словно канатная плясунья. На невидимом канате.

Бьярне заботится о своей семье, подумала она. Построил дом, и хлев тоже совсем новый. Правда, они с Эрдой поженились еще до войны . С тех пор прошла как будто целая жизнь. Все это было до того, как она купила велосипед. До того, как начала работать у Педерсенов на Хамарёе. До того, как встретила Ханса .

Сидя в уборной, она снова почувствовала, что у нее внутри как будто что-то рвется. Здесь, у Эрды, рожать во всяком случае нельзя. Эрде хватает своих забот. Хельга обещала Йордис помочь при родах. А более надежного человека, чем Хельга, Йордис не знала.

Войдя в сени, она услыхала сердитый голос Эрды:

— Бьярне, ты должен известить власти, что у тебя есть сапоги! Немцы объявили, что это нужно сделать до четвертого ноября!

— И ждать, что они явятся и заберут мои последние сапоги?

— Бьярне прав, Эрда. Резиновых сапог теперь не достать. А искусственный материал и рыбья кожа для зимы не годятся, — заметил Ханс.

— Они не думают, что нам тоже нужна обувь. Для этих парней с большими ногами мои сапоги на вес золота. И не кричи об этом так громко, Эрда, — шепотом сказал он и вышел в сени с сапогами в руках. Они сохли возле печки.

— Но если ты встретишь немцев, они оторвут у тебя сапоги вместе с ногами! С чем ты тогда останешься? — прошипела Эрда в открытую дверь.

— С тобой! — хохотнул Бьярне.

— Тебе лишь бы смеяться. Но ведь правда, все, за что мы платим свои кровные деньги, в любую минуту может оказаться в этих жадных немецких лапах! — возмутилась Эрда, забыв, что хотела отчитать Бьярне.

— Альфред тоже не известил, что у него есть сапоги. На сапогах ведь не написано, заявлено о них или нет, — примирительно сказала Йордис.

— Альфред — рыбак! Он не может идти на промысел босиком. Бьярне — другое дело. Здесь у нас многие готовы стать полосатыми , они на кого хочешь донесут, — не сдавалась Эрда.

— Люди, которые зарыли свои ружья, рискуют куда больше, чем я, — сказал Бьярне и покосился на Ханса.

— Нам пора домой, — тихо сказала Йордис и положила руку на плечо Хансу.

— Почему? Ведь мы собирались побыть тут до вечера, — удивился Ханс. —- Мы с Бьярне еще зайдем поболтать с соседом. — Он говорил громко.

— Ты не понимаешь? Мне нужно домой, — снова попыталась она.

— Я понимаю только, что ты всегда что-нибудь придумаешь! — сердито огрызнулся Ханс.

Йордис стояла посреди кухни, Эрда занималась малышом и на нее не смотрела. Она как будто ничего не слышала. Бьярне уже вышел на крыльцо.

Йордис прошла мимо сестры обратно в гостиную. Поправила диван, на котором спала. Ей было слышно, как за окном мужчины говорили с детьми. Потом под их ногами заскрипел снег, они пошли к соседу.

И опять эта тлеющая боль. Это неизбежное. Которого ей хотелось бы избежать. По крайней мере, пока они с Хансом не помирятся.

Может, стоит сказать Эрде? Нет, тогда Эрда ни за что не отпустит ее домой одну. Она быстро надела бриджи, джемпер и шерстяные носки. Быстро сложила в рюкзак нехитрые пожитки — юбку на бретелях, ставшую ей слишком узкой. Щетку для волос. Коричневую обертку от шоколада "Фрейя", которой она обычно натирала щеки. От нее кожа приобретала красивый цвет.

— Мне надо домой, — сказала она, возвращаясь на кухню.

— Вы поссорились?

— Даже не знаю, — буркнула Йордис.

— Думаешь, он рассердился, что я заговорила о Турстейне?

Йордис молча пожала плечами.

— Может, останешься? Я сварю на обед солонину.

— Нет, я пойду. Пойду через болото, так ближе.

— А Ханс?

— Я пойду медленно, если захочет, может меня догнать. Я пойду прямо через болото.

— Мне это не нравится, — сказала Эрда.

— Я тысячу раз ходила этой дорогой!

Йордис, не оглядываясь, скользила на лыжах. Она ушла уже так далеко, что теперь Ханс при всем желании не смог бы ее догнать. Очевидно, они с Бьярне все еще сидели у соседа. Только бы он не рассердился еще больше.

Неужели пришло время? Йордис думала об этом все девять месяцев. Радовалась и страшилась. Плохо представляла себе, как они будут жить, когда ребенок родится. Разум словно противился этому. С одной стороны, ребенок — это, конечно, радость, но с другой — она как будто потеряет самое себя. Ведь она видела, как приходится ее сестрам. Жизнь вроде переставала для них существовать. А ведь раньше не проходило дня, чтобы ей не хотелось совершить что-нибудь невозможное. Она мечтала увидеть мир.

Но это в прошлом. Ей двадцать лет, и она должна принимать все как есть. Только бы ребенок родился здоровым и все прошло благополучно, а остальное приложится, говорила обычно Хельга. Иногда Йордис казалось, что Хельга понимает все, о чем она думает.

Должно же быть что-то еще, кроме крохотной комнатушки на втором этаже в доме Хельги и Альфреда! Когда только кончится эта война! Свой дом. Пусть даже совсем небольшой. Но своя дверь, которую она сможет закрыть. Стол, за который смогут сесть больше двух человек. Кровать, которую не нужно складывать по утрам, превращая ее в диван. Настоящий кухонный стол, а не какой-то ящик из-под маргарина.