Ясунари Кавабата - Снежная страна

Симамура держал ее лицо в ладонях. Оно казалось ему маленьким, меньше, чем на самом деле. На висках пульсировали жилки. Комако расплакалась, увидев пожар, но Симамура не поинтересовался, почему она плачет, просто обнял ее.

Внезапно она перестала плакать, подняла лицо.

– Понимаешь, ведь сегодня вечером в доме шелковичных червей кино показывают. Там ведь народ, полно народу…

– Это действительно беда!

– Пострадают люди, сгорят!

Сверху донесся шум голосов, и они сломя голову побежали в гору по каменным ступенькам. В гостинице на втором и третьем этажах все седзи были настежь. Люди стояли на галереях, ярко освещенные лившимся из окон светом. Все выскочили посмотреть на пожар. Засохшие хризантемы во дворе гостиницы в сиянии звезд, слившемся с электрическим светом, отчетливо выступали из мрака и, казалось, отражали далекое пламя. За клумбами хризантем тоже стояли люди. Рядом с Комако и Симамурой вдруг вынырнули из темноты несколько гостиничных служащих.

Напрягая голос, Комако спросила:

– Скажите, это дом шелковичных червей горит?

– Он самый.

– А люди, люди-то как же?

– Ну, пока еще можно кое-что сделать. Сейчас спасают людей… Это кинопленка загорелась, а потом все вспыхнуло… Нам по телефону сообщили… Смотрите, смотрите, что делается! – Один из служащих вдруг вытянул руку. – Говорят, детей прямо со второго этажа бросают. – Мужчина стал спускаться вниз.

– Что же делать-то, что делать? – Комако тоже начала спускаться по лестнице, словно стараясь догнать служащего.

Но их обогнали спешившие вниз люди. Подхваченная толпой, Комако побежала. Следом за ней побежал и Симамура.

Снизу пожара не было видно. Виднелись лишь отдельные языки пламени, время от времени поднимавшиеся над крышами домов. Гром набата нарастал, и с ним нарастала тревога. Люди мчались все быстрее.

– Смотри не поскользнись, гололед, – сказала Комако, обернувшись к Симамуре, и вдруг остановилась. – Послушай, а тебе-то зачем идти? Я – другое дело, я за людей беспокоюсь.

Обескураженный этими словами, Симамура огляделся и увидел рельсы. Они уже дошли до железнодорожного переезда.

– Млечный Путь… Как красиво… – сказала Комако, взглянув на небо, и опять побежала.

«А-а… Млечный Путь…» – подумал Симамура, тоже бросив взгляд на небо. И у него сразу возникло такое чувство, словно его тело вплывает в этот Млечный Путь. Млечный Путь был совсем близко, он притягивал. Может быть, Басе [Басе (1644 – 1694) – японский поэт] , плывя по бурному морю, видел ту же яркую бесконечность над своей головой?.. Млечный Путь льнул к земле всей своей наготой и стекал вниз. Он был тут, совсем рядом. До сумасшествия обольстительный. Настолько прозрачный и ясный, что была видна каждая серебристая пылинка светящихся туманностей. И все же взгляд утопал в бездонной глубине Млечного Пути.

– Эге-гей! – окликнул Симамура Комако.

– Я зде-есь! Беги сюда-а!

Комако бежала в сторону черневшей под Млечным Путем горы.

Должно быть, Комако подхватила подол кимоно, и каждый раз, когда она взмахивала руками, красное нижнее кимоно то больше, то меньше выбивалось из-под верхнего. Симамура видел, как красные полы вспыхивают в звездном свете.

Симамура бежал изо всех сил.

Замедлив шаг, Комако опустила подол кимоно, схватила Симамуру за руку.

– Ты тоже пойдешь?

– Да, пойду.

– Любопытный. – Комако снова подобрала подметавший снег подол кимоно. – Иди в гостиницу, а то надо мной смеяться будут.

– Хорошо, только провожу тебя немного.

– Да неудобно мне перед людьми! Хоть и пожар, все равно…

Симамура кивнул и остановился, но Комако продолжала медленно идти, держа его за руку.

– Знаешь что? Подожди меня. Я быстро вернусь. Где тебе удобно подождать?

– Все равно где.

– Ну тогда проводи меня еще немного, и там… – Комако, заглянув ему в лицо, вдруг покачала головой. – Нет, не могу я так больше!

Комако порывисто обняла его. Симамура пошатнулся. У обочины дороги из неглубокого снега торчали стебельки лука.

– Это жестоко, жестоко! – Комако говорила захлебывающейся скороговоркой. – Ты сказал, что я хорошая, помнишь? Но зачем человек, который должен исчезнуть, говорит такие слова?

Симамура вспомнил, как Комако все вонзала и вонзала в татами шпильку.

– Я заплакала, помнишь? И когда домой пришла, тоже плакала. Мне страшно расставаться с тобой. И все же уезжай скорей, это будет лучше… Не смогу я забыть, как плакала от того, что ты мне сказал.

Симамура вспомнил свои слова, которые с особой силой врезались в память женщины, потому что сначала она неправильно их истолковала. Сердце у него сжалось. Но тут с пожара донеслись громкие голоса. Огонь разгорелся с новой силой. В небо поднялись фонтаны искр.

– О господи, опять разгорается! Какое пламя!..

Они побежали, словно ища в этом свое спасение.

Комако бежала быстро. Ее гэта, казалось, едва касались твердого от мороза снега. Руками она не размахивала, а только отставила локти. Какая она изящная, подумал Симамура, глядя на ее напряженную, с высоко вздымавшейся грудью фигуру. Симамура скоро стал задыхаться. Да и то, что он все время смотрел на Комако, мешало ему бежать. Но и Комако вдруг задохнулась и, пошатнувшись, прислонилась к Симамуре.

– От холода глаза слезятся.

Щеки горели, а глазам было холодно. У Симамуры глаза тоже слезились. Он мигнул и увидел, как расплывается Млечный Путь. Симамура сделал усилие и не дал слезам упасть.

– Млечный Путь каждую ночь такой?

– Что?.. Млечный Путь?.. А-а… Да, красивый… Нет, наверно, не каждую ночь. Небо сегодня очень ясное.

Млечный Путь брал начало там, откуда они шли, и тек в одном с ними направлении. Лицо Комако, казалось, плыло в Млечном Пути.

И все же ее тонкий прямой нос сейчас не имел четкого контура, губы потеряли цвет. Симамуре просто не верилось, что вокруг так темно, несмотря на сияние, заливавшее все небо. Звездный свет, вероятно, бледнее луны в новолуние, но Млечный Путь гораздо ярче самой полной луны, и было странно, что сейчас, в бледном мерцании, когда на земле нет ни одной тени, лицо Комако смутно проступает из тьмы, как старинная маска, и что он, Симамура, чувствует рядом с собой женщину.

Симамура смотрел на Млечный Путь, и ему снова стало казаться, что он надвигается на землю.

Казалось, Млечный Путь, похожий на огромное северное сияние, течет и омывает его тело. А сам Симамура словно бы стоит на краю земли. И Млечный Путь наполняет его леденящей, пронизывающей тоской и в то же время обольщает, обольщает…

– Как только ты уедешь, начну честно жить, – сказала Комако, мигая и поправляя растрепавшуюся прическу.

Сделав несколько шагов, она обернулась к нему.

– Да что с тобой? А ну тебя!