Айрис Мердок - Дилемма Джексона

Бенет окинул взглядом комнату, переставил на каминной полке нэцкэ, когда-то подаренные ему Оуэном Силбери, и проследовал в кабинет. Кабинет открывался на террасу, тоже выходившую на необозримую лужайку, по которой тут и там были разбросаны высокие и густые деревья, посаженные прадедом Бенета и другими представителями их рода еще в доквакерские времена. В отдалении виднелась небольшая рощица тонких берез, а за ней — темный лес огромных секвой. Где-то там, за фонтаном и розарием, Бенет мечтал возвести небольшое сооружение в стиле античной Греции с колоннадой, в котором, как просили девушки, когда-нибудь можно будет устроить бассейн с подогревом, чтобы плавать круглый год! Выходит, они уговорили-таки его соорудить бассейн? Улыбнувшись, Бенет распахнул окно, которое Сильвия имела обыкновение закрывать, и впустил в дом волну густого теплого воздуха, напоенного ароматами цветов и скошенной травы, а вместе с ним и чириканье воробьев, и пение дроздов, жаворонков, зябликов, малиновок, воркование голубей и отдаленный голос кукушки. На один чудесный миг в его голове мелькнула мысль: «Какой же я счастливый!» Но он тут же вернулся к хлопотам, связанным с приемом гостей и завтрашней свадьбой.

Собравшись покинуть кабинет, Бенет взглянул на то, что написал раньше в тот же день — не напечатал на машинке или компьютере, технику подобного рода он презирал, — а написал чернилами от руки на стандартных листах писчей бумаги. Это была его рукопись о Хайдеггере [7] Хайдеггер Мартин (1889–1976) — немецкий философ-экзистенциалист. . Когда-нибудь он надеялся закончить или по крайней мере попытаться закончить эту книгу. Однако выяснилось, что планировать работу затруднительно, впрочем, как и прийти к выводу, что же он на самом деле думает об этом необъятном и неопределенном предмете. Бенет сделал невероятное множество заметок с вопросительными знаками на полях. В сущности, его будущая книга и существовала пока в виде этих заметок, разрозненных и неосмысленных. В какой-то момент он осудил себя, поняв, что подпал под обаяние опасного аспекта хайдеггеровской мысли, который не был чужд и ему самому, однако казался столь глубоко погребенным в его собственной душе, что Бенет не мог ни тщательно исследовать, ни хотя бы изгнать его. Конечно же, он восхищался книгой Хайдеггера «Sein und Zeit» [8] «Бытие и время» (1927). , ему нравился (быть может, в том-то все и дело) привлекательный образ Человека как Пастыря Бытия. Но к позднему Хайдеггеру он питал отвращение из-за мерзости приятия им Гитлера, из-за ложного толкования досократовских греческих философов, предательства по отношению к им же ранее созданному религиозному образу человека, открывающего дверь в Бытие, и еще из-за перехода философа к картине Бытия как безжалостной, жестокой судьбы, из-за присвоения им бедного, ни в чем не повинного Гёльдерлина, из-за отказа от понятий истины, добра, свободы, любви, личности — всего того, что философ призван объяснять и защищать.

Или эпоха философов действительно проходит, как говорил, подтрунивая над сыном, Пэт? Теперь Бенет жалел, что так мало беседовал с дядюшкой Тимом о религии индусов. Насколько близко подобрался Тим к их богам, с которыми сам Бенет был знаком лишь по Киплингу да беспорядочным рассказам дяди? Не слишком ли поздно Бенету изучать индуистские священные книги, не слишком ли поздно он вообще все это затеял? На столе Тима, который теперь был столом Бенета, стоял большой бронзовый Шива, танцующий в огненном кольце, бог, вечно разрушающий Вселенную и воссоздающий ее вновь. «Ах, если бы я начал все это раньше, — подумал Бенет, — а не откладывал до выхода в отставку! И вообще мне следовало с самого начала заниматься философией, а не поступать на службу, как настаивал Пэт». Разумеется, Бенет никогда не верил в Бога, но в определенном смысле веровал в Христа и в Платона, в платонического Христа — икону добра. Пэт же не только не верил в Бога, в сущности, он ненавидел христианство. Элеанор молчаливо исповедовала христианство. Бенет припомнил, как интуитивно чувствовал ее веру. Конечно, тогда он не задумывался над подобными вещами. А теперь… Неужели Хайдеггер — величайший философ века? Но что же тогда повергает Бенета в мрачные раздумья, когда он обращается к этому выдающемуся мыслителю? Ему казалось, что под спудом философских размышлений он слышит звук, свидетельствующий о некоем более глубинном толчке воображения. Вероятно, то было его сокровенное желание высветить историю внутренней жизни Хайдеггера, природу его страданий: человек, который начинал с изучения богословия, который стал со временем последователем Гитлера, в кого он превратился потом?.. Угрызения совести? Не эта ли идея привлекала Бенета? Что сказал Хайдеггер Ханне Арендт [9] Арендт Ханна (1920–1970) — американский политолог и философ немецкого происхождения. Известна своими работами по проблемам тоталитаризма и по еврейскому вопросу. , когда все было кончено? Что за боль он испытал? Что за боль испытали все те миллионы людей? Одна неохватная страдальческая жизнь? Был ли Хайдеггер и впрямь антихристом?

— «Темнота, о, эта темнота», — вслух процитировал Бенет.

Он встал, вышел из кабинета, пересек огромный ковер в гостиной и через стеклянную дверь ступил на лужайку. Здесь он прислушался к звукам, которых не различал, когда мучительно боролся с этим загадочным демоном, — к сладкоголосому пению садовых птиц добавилось доносившееся теперь с реки странно-трагическое бормотание пролетавших в небе гусей. «Черт возьми, я ведь должен организовать сегодняшний ужин и завтрашнюю церемонию, — напомнил себе Бенет. — Как бы мне хотелось, чтобы все было уже позади и прошло хорошо! Впрочем, все будет в порядке, они сами с этим прекрасно справятся!»

Бенет осматривал накрытый к ужину стол. Окна столовой, прилегавшей к холлу, выходили на подъездную аллею, где вскоре из-за деревьев должны были появиться машины. Сильвия, обожавшая Бенета не меньше, чем он любил дядюшку Тима, стоя по другую сторону стола, с улыбкой наблюдала, как он сосредоточенно переставляет приборы. Правильно рассадить гостей — это всегда трудная проблема, хотя их ожидалось немного, только «узкий круг».

Бенет решил, что Милдред непременно должна сидеть справа от него, Розалинда — слева. Честно говоря, ему хотелось справа видеть Эдварда, он жаждал поговорить с ним, так как чувствовал, что приятель нуждается в поддержке, и считал своим долгом отнестись к нему по-отечески. Но тогда Милдред окажется справа от Эдварда. Далее: Оуэн и Туан, то есть Томас Эбелсон. Хорошо ли это? Оуэн — человек трудный, и его нельзя сажать рядом с Милдред, которую он так хорошо знает, или рядом с Розалиндой, которую он часто доводит до слез. Может быть, правильнее поместить с ними Туана, как назвал этого молодого человека Тим под впечатлением романа Конрада? [10] Туан — прозвище, которое дали туземцы герою романа «Лорд Джим». Едва ли! Этот, куда его ни посади, будет молчать как рыба. Предположим, Бенет посадит его рядом с собой, слева. Но тогда придется постоянно уделять ему внимание, и это отвлечет его от Эдварда.