Пэлем Вудхауз - Том 9. Лорд Бискертон и другие

— Кто это? — спросила Энн, внимательно глядя на поравнявшийся с ними двухместный автомобиль. — Или вам нельзя говорить?

Берри предпочел бы смолчать, положение было безвыходным. Как удачно, что в ресторане у него было время поразмыслить над идентификацией этой бородатой птички.

— Я думаю, — ответил он, — что это Нюхач.

— Нюхач? — осевшим от волнения голосом переспросила Энн. — Какой Нюхач? Что это значит? Кто такой Нюхач? Почему Нюхач?

— Главарь большой кокаиновой банды. У него кличка Нюхач. Если, конечно, это тот самый тип. Но вполне возможно, что это ни в чем не повинный человек. Вы, вероятно, слышали, как разрослась в последнее время наркосеть?

— Нет, не слышала.

— Очень разрослась. И все из-за этого типа.

— Нюхача?

— Нюхача.

Оба немного помолчали. Энн набрала в легкие воздуха.

— Для вас это, наверное, обычное дело, — сказала она. — А я дрожу, как осенний лист. Неужели для вас это так привычно?

Молодые люди в старой доброй Англии не обладают совестливостью жителей Новой Англии. Мы говорим о пуританской совести, но Берри не ведал и ее. И потому ответ его прозвучал не только твердо, но и иронично.

— Разумеется, это обычная работа.

— Вы хотите сказать, что такое случается с вами сплошь и рядом?

— Более или менее.

— Вот это да! — воскликнула Энн.

Она понимала, что следующий вопрос, который вертелся у нее на языке, относится к разряду личных, но не могла сдержать любопытства.

— А откуда у вас этот шрам? — не дыша, спросила она.

— Шрам?

— У вас маленький шрамик возле уха. Вас поцарапала пуля?

Берри с трудом проглотил комок, застрявший в горле. До чего же женщины любят эту дребедень. Взять хотя бы Отелло и Дездемону. Отелло и не собирался рассказывать всю эту муру насчет превратностей судьбы, лишений и трудов, испытанных на суше и на море, пока девчонка все это из него не вытянула. Отелло прекрасно понимал, что, плетя истории про горы с вершинами, касающимися неба, и каннибалах, друг друга поедающих, хватает через край, но деться было некуда.

Что же оставалось делать Берри Конвею?

— Да, — сказал он и понял, что с этого момента мосты сожжены.

— Надо же! — воскликнула Энн. — Еще бы чуть-чуть…

— Да, но чуть-чуть не вышло, — сказал Берри, окончательно умертвив в себе лучшую часть самого себя, — потому что в следующую секунду я выстрелил.

— Выстрелили?

— Да, пришлось.

— Я вас не виню, — проронила Энн.

— Я видел, как его рука скользнула в карман…

— Чья рука?

— Джека Маллоя. Я тогда обезвреживал банду Маллоя.

— А кто это?

— Организаторы поджогов.

— Поджигатели?

— Вот именно, — подтвердил Берри, сожалея, что не ему пришел в голову этот термин. — У них была штаб-квартира в Дептфорде. Начальник послал меня произвести разведку… Вы не подождете здесь?

— Подождать?

Она заметила, как лицо его сделалось каменным, а взгляд — суровым.

— Мне надо последовать за ним.

— А можно мне с вами?

— Нет. Могут возникнуть неприятности.

— Я люблю неприятности.

— Нет, — твердо ответил Берри. — Уж будьте так добры. Энн вздохнула.

— Ну хорошо. А оружие с вами?

— Да.

— Держите его наготове, — посоветовала Энн, — и не стреляйте, пока не увидите белки его глаз.

Берри исчез. «Он идет, как гончая», — подумала Энн. Откинувшись на теплую кожу, она предалась сладким грезам. Впервые в жизни с ней случалось такое. Энн Мун никогда не приходилось участвовать ни в каких гонках, кроме ночных возвращений из клуба. А единственным приключением, столкнувшим ее с беззаконием, был случай, когда по дороге из Нью-Йорка в Пайпинг-рок ее догнал полисмен на мотоцикле и вручил штрафную квитанцию за превышение скорости.

И в самый сладостный миг грез что-то жесткое и острое впилось ей прямо в душу.

«Ага, — торжествующе провозгласила Совесть, сызнова берясь за свое. — Попалась!»

Когда лорд Бискертон вошел в бар «Веселые пахари», он был пуст, если не считать рыхлой леди в черном атласном платье и с огромной брошью на груди с надписью серебром «пупсик». Она стояла за стойкой, как альпийский сенбернар, ожидающий возможности оказать помощь жаждущему. Она приветливо улыбнулась Бисквиту и поделилась мнением о погоде.

— Хороший денек, — сказала она.

— Лучше не бывает, — сердечно отозвался Бисквит.

Пенящаяся кружка перешла из рук в руки, и полился приятный незатейливый разговор, какой обычно возникает при подобных обстоятельствах.

Искусство обмениваться словами через стойку даровано не каждому. Бывает, что лучшие умы лишены этого дара. Взять, к примеру, покойного Герберта Спенсера. Но для Бисквита это была родная стихия. Он немедленно становился приятелем каждого бармена и каждой барменши. У него были приятные манеры, и говорил он разумные вещи. Больше того, он умел слушать. А поскольку каждая девушка за стойкой располагает длинным списком жалоб на своего хозяина, это качество ценится у них выше красноречия.

К тому моменту, когда Бисквит одолел четверть пинты эля «Сёррей», между ним и барменшей установились отношения сердечной доверительности. Мало-помалу беседа приобрела личный оттенок. Барменша с самого начала критически смотрела на бороду, но до поры природный такт удерживал ее от словесного выражения своих сомнений по этому поводу.

— Зачем вы ее носите? — наконец спросила она.

— Другой нет, — ответил Бисквит.

— Чудно как-то.

— Вам не нравится?

— Я ничего против не имею. Но смотрится чудно.

— Было бы еще чуднее, — возразил Бисквит, — ежели бы половина была розовой, а половина зеленой.

Барменша подумала и согласилась.

— Но так тоже чудно, — все же сказала она.

— Знаете, как я ею обзавелся?

— Отрастили небось.

— Ну, что вы! Это долгая история. Надо вам сказать, что ребенком я был прелестной девочкой. Но в один прекрасный день нянька везла меня в коляске и остановилась поболтать с солдатом, как это в обычае у нянек, и когда отвернулась от коляски, из кустов выскочила цыганка с отвратительным бородатым мальчишкой на руках. И знаете, что она сделала? Выкрала меня из коляски и на мое место уложила этого бородатого мальчишку. С тех пор я стал мальчишкой с бородой.

— Жаль, что она не положила в коляску бритву.

— Бритва тут без пользы, — вздохнул Бисквит. — Они тупятся и ломаются. Как и резаки для колючей проволоки. Один доктор, с которым я консультировался, порекомендовал мне ее выжечь. Я возразил, что огонь, может, и остановит рост волос, но я, пожалуй, тоже сгину в пламени. Мои слова произвели на него впечатление, он заметил, что это не приходило ему в голову. В общем, история малоприятная и доставляет много хлопот.

— Знаете, что бы я сделала, если бы вы вошли сюда несколько лет назад?