Пэлем Вудхауз - Том 9. Лорд Бискертон и другие

Обеденный зал был похож на большой магазин во время распродажи. Идея перекусить перед танцами пришла в голову не одному Тодди. Преданные кавалеры ради ублажения своих дам не жалели сил, то и дело возвращаясь к столам, на которых была разложена еда и расставлены напитки. Ужин на балу Бэсингеров всегда был испытанием на стойкость, и победителями в нем выходили те, кто играл в регби за университетскую команду.

— Тут где-то должна быть серьезная еда, — сказал Тодди, выкладывая на стол добычу. — Я пойду поищу. Сам не знаю, что это может быть, но вы готовы к неожиданностям?

— Мне все равно, — ответила Энн. Она с трудом вышла из задумчивости. — Я не голодна.

— Неужели? — недоверчиво переспросил сопровождающий. — Господи, а я бы слопал самого старика Бэсингера, если только капнуть на него соус! Ладно, пойду подцеплю цыпленка. Развлекитесь как-нибудь пока. А если я не вернусь, считайте, что я умер на поле битвы.

Он опять исчез, а Энн вернулась к своим мыслям.

Да, волшебное и драгоценное. И она этим пренебрегла. А теперь ее жизнь скучна и монотонна.

Это тоже казалось странным, потому что она никогда не предполагала, что жизнь может показаться монотонной. Она всегда обладала завидным умением наслаждаться жизнью. Даже в компании Кларенсов Дамфри и в окружении Твомбли Буруошей ей не бывало скучно. А вот теперь ее охватила тоска. И ей казалось, что, если не считать того летнего полдня, она всегда ее испытывала. А та поездка осталась в ее памяти, как оазис в пустыне, лучик света в непроглядной тьме тусклого существования.

Толпа жила своей жизнью. Время от времени ее пронизывали отчаянные крики — когда мужчины, нагруженные тарелками с лососем под майонезом, сталкивались с кавалерами, держащими в руках блюда с мясным салатом. От жары и шума в голове у Энн затуманилось. И будто сквозь туман она увидела, как чья-то неясная фигура присаживается на стул рядом с нею. Энн попыталась защитить права отсутствующего Тодди.

— Извините, здесь…

Она осеклась. Туман мгновенно рассеялся. Ее бросило в жар.

— Ах, — выдохнула Энн.

И больше ничего не могла вымолвить. Сердце у нее бешено заколотилось, а Совесть уже изготовилась прокомментировать, насколько недостойно задрожали у нее губы.

(«Нехорошо, — назидала Совесть. — Этот мужчина — всего лишь случайный знакомый. И веди с ним себя подобающим образом. Сдержанно поклонись».)

Но Энн не стала сдержанно кланяться. Она молча смотрела на него во все глаза. А он неотступно глядел на нее.

Молодой человек в очках, неся на вытянутых руках добытое в боях блюдо, споткнулся о чью-то ногу и грохнулся прямо на их столик. Между ними шлепнулось нечто мягкое.

— Кажется, это моя котлета, — сказал очкарик. — Простите, пожалуйста.

Он прошествовал далее, а Энн нашла в себе силы улыбнуться дрожащими губами.

— Добрый вечер, — сказала она.

— Добрый вечер.

— Вы, по обыкновению, как снег на голову, — сказала Энн. — Или как черт из табакерки.

Он не улыбнулся в ответ. Он выглядел как-то напряженно. Словно торопился куда-то и не был расположен к светской болтовне.

— Куда вы тогда исчезли? — прямо спросил он и нахмурился от неприятного воспоминания.

Энн напустила на себя холодный вид. Она пыталась убедить себя, что он взял слишком дерзкий тон. Говорит так, будто имеет на нее какие-то права, будто она его собственность. Это, в конце концов, обидно.

— Я поехала домой, — сказала она.

— Почему?

— Потому что место женщины — дома.

— Для меня это был шок, когда я вернулся и не нашел вас на месте.

— Извините.

— Никак не мог понять, куда вы делись.

— Правда?

(«Я верный тон взяла?» — спросила Энн у Совести. — «Вполне, — ответила Совесть. — Замечательно. Так держать».)

— Кстати, — осведомилась Энн, — это в самом деле был Нюхач?

Собеседник молчал. Напряженность в его поведении перешла в смущение. Краска залила лицо, а глаза, глядевшие прямо ей в глаза, он отвел куда-то в сторону.

— Послушайте, — неловко начал он, — я должен вам кое-что сказать. Видите ли…

Он умолк.

— Да? — подбодрила его Энн.

— Мне кажется, я должен…

Было похоже, что он вот-вот сделает некое откровение.

— Ну?

Другой молодой человек, на этот раз без очков, напоролся на их стол и основательно сотряс его.

— Прости, пожалуйста! — сказал он. — Жутко штормит. Помоги, Господи, бедным морякам.

Он ненадолго задержался, чтобы собрать со стола салат из Цыпленка, и ушел из их жизни навеки.

— Так что вы хотели сказать? — спросила Энн.

Ее собеседник как будто что-то обдумывал. Энн показалось, что он готов был сделать какое-то признание, но внезапно передумал.

— Ничего, — ответил он.

— Вы вроде собирались что-то мне сказать?

— Нет, ничего. То есть собирался, но решил, что не стоит.

— Конечно, у вас должны быть свои тайны. И все же, это был Нюхач?

— Нет, не он.

— Я рада.

— Почему?

В поведении Энн произошла резкая перемена. До сих пор ее Совесть могла быть довольна ее холодностью и отстраненностью. Но последний вопрос все изменил. Холодная отстраненность уступила место безудержной искренности.

— Я боялась, что вам угрожает опасность, — срывающимся голосом произнесла Энн. — Он ведь мог вас убить.

— Вы беспокоились… обо мне?

— Да, для порядочной девушки неприятно попасть в такую историю. Подумать только, что могли написать в газетах!

Загоревшийся было огонек в глазах собеседника моментально угас.

— Так вот вы о чем беспокоились? — бесцветным голосом спросил он.

— А о чем же еще?

— В вашем волнении не было ничего личного?

— Личного? — переспросила Энн, подняв бровь.

— Хорошо, что вы так предусмотрительно поступили, — сказал собеседник без видимого энтузиазма, — и избавились от лишних хлопот.

— Но ведь ничего страшного не случилось, — заметила Энн.

— Нет, — ответил он. Повисла пауза.

Теперь между Энн и ее Совестью возникли значительные разногласия. Совесть утверждала, что она достойно вышла из этого допроса с пристрастием. Сама же Энн думала, что вела себя как идиотка. Еще чуть-чуть, и этот человек поднимется и уйдет навсегда.

(«И хорошо сделает, — нашептывала Совесть. — Это будет наилучшим завершением весьма щекотливой ситуации».

«Это по-твоему!» — отвечала ей Энн, сжав зубы.)

Собеседник взял в руки бутылку шампанского и стал трясти, что привело бы в ужас Тодди Моллинга, будь он свидетелем этой сцены, но Тодди, к счастью, был далеко, пытаясь подобраться к самому лакомому куску.

— Я, конечно, волновалась за вас, — порывисто выпалила Энн. — Я брякнула насчет газет, потому что… Конечно, я волновалась за вас!

Омраченное лицо собеседника осветилось, как будто на него упал солнечный луч.