Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— К тому времени и ваши чувства изменятся!

— Ну, нет! — рассмеялся Уолли.

— Вы встретите другую девушку…

— Я встречал уже всех девушек в мире. Ни одна из них мне не подходит. — Уолли снова перешел на легкий тон. — Очень сочувствую им всем, но нет! Не годится. Только вы одна на свете… И почему это всегда тянет цитировать строчки из песен? Но так оно и есть. Я не стану вас донимать. Мы — друзья. И в качестве друга, могу я предложить вам денег?

— Нет! — ответила Джилл и улыбнулась ему. — Я знаю, вы бы и последнее пальто мне отдали…

— А оно вам нужно? — приостановился Уолли. — Пожалуйста!

— Уолли, ведите себя прилично! На вас полисмен посматривает.

— Ну ладно, если не хотите… А пальтишко, между прочим, очень неплохое.

Повернув за угол, они остановились перед особняком с высоким крыльцом и грязными ступеньками, ведущими к парадной двери.

Уолли окинул неодобрительным взглядом мрачное здание.

— Вы всегда выбираете такие жуткие дома?

— Я не выбираю, мне их навязывают. Если хотите точно знать комнату — то вон, третье окно снизу, над парадной дверью. Ну, доброй ночи.

— Доброй ночи. — Уолли примолк. — Джилл?

— Да?

— Я знаю, нельзя снова говорить об этом. Это нарушает наше соглашение, но… вы ведь поняли меня?

— Да, Уолли, дорогой. Поняла.

— Я тут, за углом. И всегда жду. Если ваши чувства когда-нибудь изменятся, вам только и нужно подойти ко мне и сказать: «Все в порядке!»

Джилл рассмеялась чуть дрожащим смехом.

— Звучит не очень романтично!

— Да? Попробуйте подыскать что-нибудь романтичнее этих слов. Ладно, неважно, как они звучат. Вы только произнесите их, и посмотрите, что будет! А теперь вам пора спать. Доброй ночи!

— Доброй ночи, Уолли.

Она исчезла за дверью. Уолли постоял, с мрачным отвращением глядя на грязную дверь. Более грязной и обшарпанной он в жизни не видел.

Потом он отправился домой. Шагал он быстро, стиснув кулаки, и в голове у него мелькало: а может, все-таки, что-то есть в этих пещерных методах! Хорошо, пещерного мужчину мучает совесть, но он хоть имеет право заботиться о пещерной женщине.

— «Мне сказали… Мне сообщили…». Нет, минуточку, мисс Фрисби…

Миссис Пигрим наморщила ясный лоб. Правильно говорят, что нет мучений, подобных поиску слова. Как она настрадалась, стараясь подбавить огоньку в свое сообщение прессе! Она закусила губу и непременно вцепилась бы дрожащими пальцами в волосы, но ее удерживало соображение, что она нанесет ущерб прическе. Мисс Фрисби, ее секретарша, анемичная, бесцветная, хотя и молодая особа, терпеливо дожидалась с блокнотом на колене, постукивая карандашиком по зубам.

— Пожалуйста, мисс Фрисби, прекратите стучать, — сварливо попросила страдалица. — Вы мешаете мне думать. Оти, дорогой, может, ты предложишь яркую фразу? Как драматург.

Пилкингтон, развалившийся в кресле у окна, очнулся от своих раздумий, которые, судя по складке над перемычкой черепаховых очков, не приносили ему радости. Это было наутро после премьеры, и Отис провел бессонную ночь, перебирая те дерзкие слова, которые бросил Джилл. Простит ли она его? Достанет ли у нее великодушия понять, что человек не отвечает за выкрики в минуту прозрения? Всю ночь он размышлял об этом, ему хотелось размышлять и сейчас. Но вопрос тети мешал течению мыслей.

— Э? — пробормотал он.

— Да не будь же таким рассеянным! — прикрикнула на него миссис Пигрим, вполне справедливо недовольная. — Я стараюсь сочинить заметку о нашей сегодняшней вечеринке и никак не могу подыскать подходящую фразу… Прочитайте, мисс Фрисби, что вы написали.

Секретарша, глядя бледным взором на крючки и петли в своем блокноте, бледным голоском перевела их:

— «Безусловно, из всех знаменитых хозяек в нью-йоркском светском обществе мало найдется более разносторонних, чем миссис Уоддсли Пигрим. Я всякий раз просто поражаюсь, когда прихожу в ее изумительный дом на Вэст Энд авеню и вижу, как широк и разнообразен круг ее друзей. Тут можно увидеть посла с фифой…»

— С кем? — резко перебила миссис Пигрим.

— С фифой. Мне послышалось, вы так продиктовали, — апатично ответила мисс Фрисби.

— С дивой. Думайте все-таки немножко, моя милая. Продолжайте.

— «…тут можно увидеть посла с дивой из оперы. Он делится последними сплетнями министерства в обмен на пикантные подробности из мира кулис. А там автор последнего романа ведет дискуссии о литературе с юной дебютанткой светского общества. Поистине, можно сказать, миссис Пигрим возродила салун…»

— Салон! — прикусив губу, поправила миссис Пигрим.

— …салон, — бесстрастно поправила себя мисс Фрисби. — Мне говорят, мне сказали, мне сообщают… — Она приостановилась. — Вот и все, что у меня записано.

— Вычеркните последнюю фразу! — раздраженно приказала миссис Пигрим. — Нет, вы безнадежны! Неужели вы не поняли, что я перестала диктовать и просто подыскивала слово? Оти, как бы покрасивее выразить «Мне сказали»?

Усилием воли Пилкингтон сосредоточился.

— Я слышала, — наконец предложил он.

— Ф-фу! — отреагировала его тетя. Потом лицо ее просветлело. — Нашла! Продолжайте записывать, мисс Фрисби. «Маленькая птичка нащебетала мне, что вчера на сцене театра «Готэм» произошло значительное событие. Сразу после окончания спектакля «Роза Америки», сочиненного, как всем известно, талантливым молодым племянником миссис Пигрим, Отисом Пилкингтоном…»

Миссис Пигрим стрельнула глазом на талантливого молодого племянника, оценил ли тот ее рекламные похвалы, но мысли Отиса опять уплыли далеко. Он развалился в кресле, все раздумывая и раздумывая. Миссис Пигрим возобновила диктовку:

— «…в честь исключительно шумного успеха спектакля миссис Пигрим, которая, безусловно, во все вкладывает душу, устроила ужин для труппы. Среди гостей мелькало немало знаменитостей, а сама искрометная миссис Пигрим блистала в роли хозяйки. Очаровательнее она не выглядела никогда. Бурное веселье продолжалось чуть ли не всю ночь. И все как один соглашались, что более восхитительного приема не припомнят». Ну вот. Напечатайте, мисс Фрисби, сколько надо экземпляров, и разошлите сегодня днем с фотографиями.

Мисс Фрисби, как обычно, незаметно испарилась, а блистательная хозяйка снова принялась за племянника.

— Должна сказать, Оти, — жалобно начала она, — что для человека, имевшего такой успех, ты не очень-то весел. Я считала, что от рецензий на спектакль ты будешь просто петь и плясать.

В какой-то мелодраме, на которой галерка всегда утопала в слезах, ребенок гонимой героини лепетал: «А что такое счастье, мамочка?» В точности таких слов Пилкингтон не произнес, но тон воспроизвел неплохо: