Грэм Грин - За мостом

— Добрый день, — сказал я ему, как будто для нас было привычным здороваться друг с другом.

Он казался усталым, больным, запыленным, и мне стало жаль его — подумать только, что за победу он одержал ценою таких затрат и усилий; трофеем его был этот грязный и скучный городишко: будки менял и ужасающие салончики красоты с плетеными стульями и кушетками, раскаленный и душный скверик вокруг эстрады.

— Доброе утро, — ответил он мрачно; и тут собака стала обнюхивать кучу отбросов, и он повернулся и пнул ее с яростью, унынием, отчаянием.

В этот момент мимо нас проскочило такси с двумя сыщиками, направлявшееся к мосту. Они, вероятно, заметили этот пинок; быть может, они оказались умнее, чем я полагал, а может, просто впадали в сентиментальность, когда речь шла о животных, и были уверены, что делают доброе дело, а все остальное случилось нечаянно. Но факт остается фактом: эти столпы закона задумали выкрасть собаку мистера Кэллоуэя.

Он смотрел, как они проезжали мимо, потом спросил:

— Почему вы не едете на ту сторону?

— Здесь дешевле, — ответил я.

— Я хочу сказать — на один вечер. Пообедали бы в отеле — в том, что виднеется ночью там, наверху. Сходили бы в театр.

— Там нет театра.

— Ну все равно, уезжайте отсюда, — сказал он сердито, посасывая золотой зуб.

Он оглядел спуск к реке и подъем на том берегу. Он не мог видеть, что на улице, забирающей от моста вверх, нет ничего, кроме будок менял, — так же, как и на нашей.

— А вы почему не едете? — спросил я.

— Да так, дела, — ответил он уклончиво.

— Ведь это только вопрос денег, — сказал я. — Вовсе не обязательно переходить мост.

— Я не говорю по-испански, — сказал он, слабо оживляясь.

— Да здесь нет человека, который не говорил бы по-английски.

Он удивленно взглянул на меня.

— Разве? — спросил он. — Разве?

Все было именно так, как я полагал: сам он ни разу не пробовал к кому-нибудь обратиться, а все они здесь относились к нему слишком почтительно, чтобы с ним заговаривать, — ведь он стоил миллион. Сам не знаю, рад я или не рад, что сказал ему об этом. Если бы я не сказал, он, может статься, и сейчас еще был бы здесь; сидел бы себе у эстрады, где ему без конца начищали бы туфли, страдающий и живой.

Три дня спустя исчезла его собака. Я увидел его в скверике — со сконфуженным видом он бродил между пальм и едва слышно звал ее. Чувствовалось, что он смущен.

— Ненавижу эту собаку, — сказал он негромко и сердито. — Дворняга мерзкая. — А сам все звал: «Ровер, Ровер» — таким тихим голосом, что его не было слышно и за пять ярдов. — Когда-то я выводил сеттеров, — сказал он. — Я пристрелил бы такую собаку, как эта.

Я и в самом деле был прав: собака напоминала ему о Норфолке, он жил только прошлым и ненавидел ее за то, что она была недостаточно чистой породы. У него не было ни семьи, ни друзей, и единственным его врагом был этот пес. Закон врагом не назовешь — ведь с врагом должны быть личные отношения.

К вечеру ему сказали, что кто-то видел, как собака шла через мост. Разумеется, это был вымысел, но тогда мы об этом не знали — одному мексиканцу дали пять песо, чтобы он потихоньку утащил ее на ту сторону. Весь этот вечер и на другой день мистер Кэллоуэй сидел в сквере, и ему опять и опять начищали туфли, и он думал о том, что собака могла вот так просто уйти на ту сторону, а человек, бессмертная душа, не может и обречен здесь на ужасающее прозябание: коротенькие прогулки, и совершенно немыслимая еда, и порошки аспирина в аптеке.

Собака была за мостом и видела то, чего сам он видеть не мог. Вот проклятая псина! Это сводило его с ума в самом буквальном смысле слова. Не забудьте: человек жил вот так неделю, ему не на что было тратить здесь свои деньги. Сидя в сквере, он размышлял о столь вопиющей несправедливости. Думаю, он в конце концов все равно ушел бы за мост, но собака его доконала.

На другой день мистер Кэллоуэй не показывался; я решил, что он перешел на ту сторону, и тоже направился туда. Американский городок был так же мал, как мексиканский. Я понимал, что, если он здесь, нам с ним не разминуться, а он все еще возбуждал мое любопытство. Мне было чуточку жаль его, но не так, чтобы очень.

В первый раз он попался мне на глаза в единственной здешней аптеке, где пил кока-колу, потом у кино — он читал афиши. Оделся он с величайшей тщательностью, словно на званый вечер, но никакого вечера не было. Совершая свой третий тур по городу, я набрел на двух сыщиков — они пили в аптеке кока-колу и, должно быть, едва не столкнулись здесь носом к носу с мистером Кэллоуэем. Я вошел и сел у стойки.

— Привет, — сказал я. — Вы все еще тут.

Я вдруг испугался за мистера Кэллоуэя, мне не хотелось, чтобы они повстречались.

— Где Кэллоуэй? — спросил один из агентов.

— А, сидит там как приклеенный, — сказал я.

— А вот собаку-то не приклеишь, — подхватил сыщик и рассмеялся.

Второй сыщик, казалось, был слегка шокирован: ему не нравилось, когда кто-нибудь, говорил о собаках развязно. Потом они оба поднялись: на улице стояла их машина.

— Еще по одной? — предложил я.

— Нет, спасибо. Нам засиживаться нельзя.

Сыщик близко ко мне наклонился и доверительно сообщил:

— Кэллоуэй на этой стороне.

— Ну да!

— И его собака тоже.

— Он ее ищет, — добавил второй.

— Черта с два, станет он ее искать, как же! — сказал я, и второй сыщик опять был, казалось, слегка шокирован, словно я обидел собаку.

Не думаю, чтобы мистер Кэллоуэй и вправду искал свою собаку, зато собака нашла его. Из машины внезапно донесся радостный лай, полусеттер выскочил на мостовую и бешеными скачками помчался по улице. Прежде чем мы с первым сыщиком успели дойти до двери, второй сыщик, тот самый, что разводил сантименты, уже сидел в машине и гнался за собакой. В конце длинной дороги, сбегавшей к мосту, стоял мистер Кэллоуэй — я уверен, что он спустился сюда, чтобы взглянуть на мексиканский берег, когда убедился, что на американском нет ничего, кроме аптеки, кино и газетных киосков. Он увидел собаку и стал громко кричать, чтобы она шла домой: «Домой! Домой! Домой!» — словно они были в Норфолке; но она не обращала внимания и мчалась к нему со всех ног. Тут он заметил приближающийся полицейский автомобиль и побежал. Дальше все произошло очень быстро, но мне кажется, что порядок событий был такой: собака стала перебегать дорогу перед самой машиной, и мистер Кэллоуэй пронзительно закричал — на собаку ли, на машину ли, точно сказать не могу. Как бы то ни было, сыщик вдруг резко повернул — потом, на дознании, он объяснял слабым голосом, что не мог переехать собаку, — и мистер Кэллоуэй рухнул, и все вдруг смешалось — разбитые стекла и золотая оправа, серебряные седины и кровь. Собака метнулась к нему, прежде чем кто-нибудь из нас успел подбежать, она лизала его, и скулила, и снова лизала. Я видел, как мистер Кэллоуэй поднял руку, и рука упала на шею собаки, и тогда скулеж перешел в идиотский ликующий лай, но мистер Кэллоуэй был мертв — испуг и слабое сердце.