Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

Сегодня, однако, усы были, и во всей своей славе, а беседа не клеилась. Как правило, сержант начинал ее острым замечанием о погоде или захватывающим пересказом сна, но этим утром молчал или, точней, молчал в той мере, в какой мог молчать за едой.

— И о чем вы задумались, мистер Фланнери? — обиженно спросила кухарка.

Старший сержант вздрогнул, заметив, что выказал небрежение к дамам.

— Можно сказать, мэм, — отвечал он, подцепляя вилкой кусок бекона, — что я задумался о тяготах жизни.

— Да, — согласилась миссис Ивенс— Жизнь — это вам не кот начхал.

— Ах! — прибавила Рози, которую лишь из милости допускали на пиршество духа.

— Вот этот нервотик, — развил свою мысль сержант, глотая кусок и тыкая вилкой в следующий. — Простите за выражение, сердце кровью обливается. Чего у него не было? Учили, лечили, лелеяли. А пошел по дурному пути и, пожалуйста, сидит под замком.

— А выйти он не может? — спросила Рози, ибо они с кухаркой взволнованно шептались об этом весь прошлый вечер.

Фланнери удивился.

— Выйти? Ну, нет! А и вышел бы, ничего, раз уж я в доме.

— Мы так рады, что вы здесь, мистер Фланнери! — заверила кухарка.

— Вот и его сестрица сказала точно эти слова: «Старший сержант, — говорит, — я так рада, что здесь такой человек! Я уверена, что на вас можно, — говорит, — положиться», — он вздохнул. — Я и задумался. Какая барышня, а ее… это… ы… снедает тревога из-за какого-то, простите, психа.

— Не больно-то она красивая, — заметила Рози. Повисло тяжелое молчание, какое воцаряется, когда (если это бывает) младший лакей возразит дворецкому. У сержанта буквально вылезли глаза, и он сурово отхлебнул кофе.

— Не говорите чепухи, моя милая, — произнес он.

— А что, и сказать нельзя? А что, и пикнуть нельзя?

— Можно, — отвечал он, — да, можно, только, — прибавил он со спокойной строгостью, — не всякую чушь. Барышня очень красивая. Я таких и не видел. Глаза, — он поискал сравнение, — как звезды.

Он помолчал и закончил так:

— Пожалуйста, миссис Ивенс, когда все для него приготовите, велите отнести мне в сад. Покурю под деревом.

— Неужели уходите? Вы ж не доели!

— Сколько мог, столько съел, — отвечал сержант. — Мне не до еды.

И он удалился, хотя Рози умоляюще глядела ему вслед. Эффект, произведенный усами, он давно заметил, но полагал, что женщин надо держать в узде. Конечно, Рози — очень даже ничего, однако не ей судить о богинях.

В кухне застольная беседа сменилась монологом. Миссис Ивенс поделилась взглядами на современных девушек. Поскольку взгляды эти не отличались своеобразием, перескажем их кратко. Миссис Ивенс не понимала, куда эти девушки катятся. У них нет ни совести, ни уважения к старшим, а вот наглость есть — лезут, когда не спрашивают. Доводят мужчин до того, что те есть не могут. Если бы миссис Ивенс в юные годы так себя вела, ее матушка… Нет, нельзя и представить, что бы та сделала.

Ответила Рози теми словами, которые помешали сержанту доесть свой бекон:

— Не больно-то она красивая.

Мы не знаем, сдалась бы кухарка или снова принялась за нотации, поскольку зазвонил звонок.

— Это он, — сказала миссис Ивенс— Сходи, погляди, чего он хочет. Если насчет завтрака, я через минутку.

Хозяина она всегда называла он, выделяя это местоимение, тогда как ее соратница предпочитала прозвище Обезьян.

Вернувшись, она сообщила, что требуется завтрак, но не хозяину, а узнику, и прибавила:

— Велел сперва занести ему.

— Кто, он?

— Уж известно, Обезьян.

— Какой он тебе обезьян!

— Похож очень. Что, нет?

Кухарка вместо ответа стала рассуждать о том, что сделала бы ее мать. Однако Рози это не заинтересовало.

— Значит, надо туда отнести бекон, яички, тосты и кофей. Только сперва Обезьян посмотрит. А насчет барышни, это как кому. Волосы выкрасить, глаза подвести, как эти, вампы…

— Хватит, — сказала кухарка. — Помолчи-ка.

И впрямь, воцарилось молчание, лишь бекон потрескивал на сковородке да фыркала девица, иначе понимающая красоту, чем те, кто мудрее и старше.

— Ну, вот, — сказала наконец миссис Ивенс— Бери поднос, ставь перец, соль, горчицу. Смотри, не урони!

— Когда я чего роняла?

— Ну и не роняй.

— У этой, в «Сердцах и шелках», такие самые глаза, — заметила Рози с тем холодным презрением, какое испытывает добродетель к пороку— А чего она творила! Чертежи украла, это первое…

— Ты кофе не пролей!

— Когда я чего проливала?

— Ну и не проливай.

Сержант сидел в зеленых кущах, скрывающих его от тех, кто вечно велит трудиться, и курил самую лучшую из трубок, а именно — ту, которую курят после завтрака. На Рози он слегка сердился. Долли зачаровала его, и сомнение в ее красоте представлялось ему кощунством. Но он понимал, что горничной владеет ревность. К тому же, трубка умягчает нрав, и постепенно, понемногу раздражение его сменилось чем-то вроде покровительственной нежности.

Именно в эти мгновения он услышал шаги, шорох веток — и насторожился. Вообще-то ему не дозволялось курить на службе, чтобы не вводить в соблазн пациентов. Он выбил трубку и осторожно выглянул из-за листьев. Спиной к нему стояла Рози с подносом. Оглядевшись, она позвала:

— Мистер Фла-нне-ри-и-и!

Сержант исключительно редко позволял себе беспечные выходки, но воздействие трубки и самый ход мыслей привели его к озорству, если не к добродушной удали. Солнце сияло, птички пели, он сбросил бремя тягот и лет. Положив трубку в карман, он прокрался к тропинке и нежно прошептал:

— У-лю-лю!

Великие люди не совершенны. Что поделать, у всех свой потолок. Тем самым, мы сообщаем не в укор, а ради исторической точности, что старший сержант шептать не умел. Одно дело — замысел, другое — плоды. Звук получился примерно такой, какой издает в тумане атлантический лайнер, и на Рози он произвел то самое впечатление, которое, если помните, произвел шум у аптеки на полковника Уиверна. Ничтожные причины приводят к серьезным последствиям. Рози подскочила на три фута и уронила поднос. После чего, тяжело дыша, схватилась за сердце.

Сержант сразу понял свою ошибку. Если он хотел сообщить Рози, что все прощено и забыто, он должен был тихо-мирно выйти и прямо ей это сказать. Теперь он наделал дел. На траве валялись кофейник, молочник, сахарница, перечница, масленка, солонка, баночка с горчицей, тосты, яйца и бекон. Они валялись, а он озабоченно на них смотрел.

Рози, как ни странно, не рассердилась, но обрадовалась.

— Я думала, это ваш нервотик, — выговорила она. — Ка-ак заорет! А, значит, это вы.

— Не бойся, дурочка, — сказал сержант. — Со мной — чего бояться?

— Ой, мистер Фланнери!

— Ну-ну… — ответил он, обнимая ее могучей дланью. Кроме того, он ее поцеловал. Вообще-то он не собирался так себя связывать, но что теперь поделаешь!