Халлдор Лакснесс - Милая фрекен и господский дом

Конец лета — прекраснейшая пора года, поэтому самые хорошие рассказы начинаются с изображения лета, когда щебечут птицы и солнце излучает свое тепло на землю и море. Именно в эту пору мы и знакомимся с милой фрекен Раннвейг, младшей дочерью пробста, которая наконец-то решилась поехать за границу. Именно в такой теплый день бабьего лета, когда отражения шхер в море походили на большие причудливые города, она пошла в поселок попрощаться с его обитателями. Старшую дочь, Туридур, тоже отправляли в свое время за границу. Но она проявила куда больше нетерпения, чем ее младшая сестра. Она так жаждала увидеть новую страну, что, едва окончив женскую школу (ей тогда было двадцать шесть лет), немедля уехала за границу и пробыла там два года. Фрекен же Раннвейг, окончив школу, не торопилась уезжать: у нее не было никакого желания покидать дом. Она любила свой поселок, его жителей, к тому же она слыла искусной рукодельницей, и ей было грустно расставаться со своими вышивками. Она утешала себя только тем, что за границей будет совершенствоваться в вышивании и обучится ткацкому мастерству. Четыре года ее поездка все откладывалась, и сейчас фрекен Раннвейг было уже тридцать лет.

Но родители — пробст и его жена — все время настаивали на поездке: ведь так было заведено в те времена. Раннвейг полагалось, как и старшей сестре, прожить за границей два года в семье Кристенсенов. Покойный Кристенсен и пробст знали друг друга со студенческих лет и в течение всей жизни поддерживали дружбу.

Надо признаться, что, прежде чем отправить старшую дочь, пробст и его жена не раз призадумывались: уж очень взбалмошной и своенравной девицей была эта Туридур. Частенько пробст говорил жене, что девушке с таким нравом нетрудно поскользнуться на тернистом жизненном пути. Жена пробста, напротив, утверждала, что характер Туридур будет служить ей верной защитой. И, как мы увидим позже, она оказалась права. Пробст указывал, что и в красоте Туридур таится опасность. Мать же была уверена, что у молодой, хорошо воспитанной девушки чувство собственного достоинства находится в соответствии с ее красотой. И в этом она оказалась тоже права. Спустя два года старшая дочь вернулась домой. Она стала еще своевольней и красивей, чем прежде. Составить пару такой женщине мог только человек с положением. И как же обернулось дело? Да так, как было задумано.

Пробст Ион, помимо своего прихода, имел рыболовный промысел в Вике. Он с одинаковым пылом наставлял своих прихожан в правилах христианской веры и заставлял рубить головы треске. И он так преуспевал в этом деле, что даже сам епископ считал его единственным человеком во всей округе, опровергавшим слова господа бога, что нельзя-де служить одновременно двум господам. Пробст Ион обратился к своему сверстнику, управляющему факторией Трифоли в Дальвике, с предложением учредить филиал датской торговой фирмы в Вике и прислать сюда своего сына, способного молодого человека, на пост управляющего новой факторией.

Прибыв в Вик, молодой человек на первых порах жил в семье пробста. Прошло немного времени, и он был помолвлен с Туридур и приступил к постройке дома для своей семьи. Дом этот отличался от всех остальных домов в Вике. Его в разговоре иначе не называли, как «господский дом». К весне молодые люди поженились и поселились в этом доме. Со временем у них появилось четверо детей. Дела фактории процветали благодаря успешному рыболовству, а рыболовство развивалось еще успешнее благодаря удачным сделкам. Они стали весьма зажиточными людьми, и все их величали «господами». Итак, опасения пробста за судьбу старшей дочери не имели под собой почвы. Далеко не всем молодым девушкам удается так уверенно войти в мирную гавань супружества.

А вот за фрекен Раннвейг, за ее будущность старики не волновались. Ее поездка за границу, в Данию, не внушала им никаких опасений. Трудно представить себе молодую девушку с более спокойным характером, чем у фрекен Раннвейг. Правда, не обладая буйным нравом старшей сестры, она была лишена ее соблазнительной красоты, о которой в свое время шла молва среди местных мужчин как знатного, так и незнатного рода. Впрочем, фрекен Раннвейг не была обижена природой ни физически, ни духовно. Нисколько. Туридур в молодости была среднего роста и худощавой, а фрекен Раннвейг была высокая, крепкая девушка, но не толстая; ее формы были женственны и округлы, и, несмотря на то, что ее движения были несколько медлительны, она не производила впечатления неуклюжей, скорее она выглядела степенной. Она была светловолосой, у старшей же сестры были каштановые волосы, а цвет лица у Раннвейг был куда лучше. Но особенно красили Раннвейг сияющие синие глаза, которые можно было сравнить только с солнечными бликами летнего неба над бухтой и шхерами.

Возможно, она не была особенно одаренной, но все же ее способности были выше среднего. В школе она училась хорошо, а в рукоделии была так искусна, что никто не мог с ней сравниться. Она знала все виды вышивок, известные в Исландии в то время: крестом, гладью, французскую, английскую, венецианскую, гобеленовую, сложнейшие филейные работы; она умела вязать шали крючком и покрывала на спицах, делать различные узоры из цветов и листьев. Вышивала серебром и золотом.

Но особенно хороши были ее душевные качества. Она не выносила вокруг себя ничего злого и мрачного, была одинаково добра ко всем людям, кто бы они ни были. Любила людей, животных. Стоило какой-нибудь бедной женщине похвалить новую вышивку Раннвейг, как она немедленно получала ее в дар. Поэтому у всех бедных женщин в округе были подушки, вышитые руками фрекен Раннвейг. Куда бы она ни приходила — а Раннвейг появлялась всюду, где нужно было сочувствие, — она приносила с собой ласку и тепло летнего солнца. Ее и называли лучом солнца в доме пробста. Когда она гуляла по поселку, за ней следом бежали собаки. Так в ореоле красоты и благородства проходила ее молодость, и вот сейчас ей минуло тридцать лет и она готова в путь-дорогу.

Многих удивляло, как это для такой девушки не нашлось достойного жениха. Поговаривали, что на совете в господском доме решили посылать ее время от времени в Рейкьявик, чтобы она могла там завести знакомства, но сама фрекен Раннвейг всегда возражала против этого. Она была так привязана к своему поселку, к каждому человеку здесь, она как бы срослась со своим окружением, в особенности со шхерами, отражения которых качались на сверкающей поверхности моря, словно какие-то неведомые города. Тогда благодаря энергичному вмешательству матери и сестры господа завели обычай приглашать к себе в дом на каникулы многообещающих молодых студентов, одного или двух каждое лето. Молодых людей кормили и поили, для них устраивали прогулки верхом, катание на лодках, а в ту пору, когда лето было на исходе и ночи становились темными, — вечеринки с музыкой и танцами.