Шалом Аш - За веру отцов

И вот уже кто-то вышел из толпы, приблизился к полякам, трясущимся от страха, не понимающим, что происходит, и швырнул нож к ногам воеводы.

Стали подходить остальные, бросать на землю ненужное человеческое оружие.

И улыбались люди, глаза сияли, лица светились непонятным, неземным счастьем. Падало оружие к ногам пана, но никто не посмотрел ему в глаза, никому не было до него дела, другие мысли овладели людьми.

Воевода отдал приказ, и поляки открыли ворота. Ни слова не сказали евреи. Солдаты окружили их и велели идти, и евреи двинулись в путь. Впереди раввины в талесах, следом остальные. И вскоре весь народ, мужчины, женщины и дети запели:

Так с пением шли они навстречу смерти.

Казаки поджидали снаружи. Они согнали евреев вместе, как стадо овец, и повели в огромный сад, окруженный забором. Среди двух тысяч человек было несколько раввинов, был здесь реб Арон, глава тульчинской ешивы, были другие великие ученые, знатоки Талмуда. Был здесь и праведный портной. Он тоже шел со всеми, одетый в погребальное облачение, завернутый в талес. Канторы пели, не давая людям впасть в отчаяние, потерять мужество. Остальные подпевали:

Евреи не знали, какая судьба им уготована, останутся они в живых или будут убиты. Им было все равно. Непонятное мужество воодушевляло их. Они видели перед собой распахнутые ворота рая. Не смерти боялись люди, боялись только, что их разлучат, отберут жен и детей. Каждый был готов сам умертвить своих близких, лишь бы не дать их осквернить. Женщины не сводили глаз со своих мужей. Все понимали, что смерть близка, но никто не плакал, не плакали даже дети. Пение уносило их ввысь, земные чувства отступили, исчезли, люди будто уже перешли в другой, великий, бесконечный мир.

Стоял конец лета, плоды уже созрели в саду, сияло солнце. Светлым, праздничным выглядел мир, и все были вместе. Канторы пели. Многие уже видели голубое сияние, небо уже открылось для них. Они уже плыли в бесконечности и слышали пение, льющееся там, где Бог сидит в окружении праведников и учит с ними Тору. Даже детям казалось, будто это великий Судный день, и сейчас явится пророк Моисей, и царь Давид заиграет на арфе. И приедет Избавитель на белом коне. Он уже едет, спускается с облаков, все ждут, и вот он здесь… Он уже здесь.

Страха не было, была радость. Бесконечная, глубокая радость царила среди людей. Отцы, матери, дети были вместе, весь народ стал одной семьей. Мужчины держали друг друга за пояса, дети прижимались к матерям. Посередине стояли раввины и канторы. Вдруг кто-то начал читать праздничную молитву: «Восхвалите Бога! Восхвалите, рабы Господа, восхвалите имя Господа! [39] Псалмы, 113:1. »

Молитву подхватили канторы, за ними — все остальные, и сад наполнился пением:

И не замечают евреи, что в саду становится все больше казаков и татар с шипастыми булавами или кривыми саблями в руках. Татары маленькими, прищуренными глазками глядят на женщин и девушек. Ничего не видят евреи, только тесней прижимаются друг к другу, женщины и дети — в середине, вокруг — мужчины, которые держат друг друга за пояса:

Прозвучала труба, казаки крикнули «Ура!» и пропустили вперед худого низенького человечка. В жаркий летний день на нем была длинная меховая бурка и меховая шапка, украшенная перьями. Солнце припекало, бурка волочилась по земле. За ним шел поп в шелковом женском платье и нес огромный крест. Следом за попом — церковный хор. Певчие несли знамя с изображением Христа. Евреи не обратили внимания ни на гетмана Кривоноса, ни на церковную процессию, они закрыли глаза, чтобы не видеть креста, и запели громче:

Голоса евреев слились с голосами церковного хора: жертва и убийца вместе возносили Богу хвалу в этот ясный, солнечный день. Но вскоре хор замолк. Поп взял знамя с ликом Иисуса, воткнул в зеленый холмик. Рядом со знаменем встал хилый низенький человечек с бледным, болезненным лицом, страдающий от жары в длинной меховой бурке. С минуту Кривонос смотрел на евреев, которые, держась за руки, пели все громче, вдохновеннее и не замечали ни его, ни знамени, ни казаков с саблями, булавами и пиками. Уже не здесь были пленники, они видели другие картины, слышали другие голоса, им не было дела до того, что творится вокруг.

Кривонос растерялся перед поющими евреями, он не мог понять радости, сияющей на их лицах, и стоял в удивлении, не зная, что делать. Страх читался на его болезненном лице. Поп подал гетману крест.

Кривонос оробел еще больше, смотрел то на казаков, то на евреев. Потом поднял крест над головой и наконец почувствовал себя увереннее.

— Евреи! — возгласил он. — Кто подойдет и поклонится кресту, останется жив!

Никто не двинулся с места. Евреи не видели, кто стоит перед ними, не слышали, что он говорит. Никто не обращал внимания на Кривоноса и его казаков. Вдохновенно звучали голоса среди деревьев, в небо летело:

— Евреи, снова обращаюсь к вам. Слышите меня? Кто хочет остаться в живых, пусть подойдет и поклонится кресту.

Все громче звучало пение в саду. Уверенность снова покинула Кривоноса. Он растерянно посмотрел на попа.

— Бесов наслали они на тебя, прогони их, сделай святое дело, — сказал поп и трижды перекрестил гетмана.

— В последний раз обращаюсь к вам: кто примет христианскую веру, останется жив. Подходите к кресту!