Роберт (2) Стоун - В зеркалах

В одном он был уверен твердо: он пойдет завтра вечером на это их сборище.

Было уже очень поздно, когда он сел в автобус, шедший к центру. Он оказался совсем один, если не считать двух парочек, сидевших впереди,— служащих аэропорта, которые работают в ночную смену. Рейни не нравились их голоса: в них чудилось что-то знакомое и неприятное, о чем он не хотел вспоминать. Он тревожно смотрел в окно автобуса на бежавшие по почти уже ясному небу облака, странно прозрачные, обведенные по краям лунным светом. Когда он узнал замелькавшие снаружи улицы окраины, он встал и вышел из автобуса, ища укрытия во мраке, окутывавшем негритянские трущобы.

Он свернул в сторону от баров в южной части Рэмпарт-стрит на пустынные улицы. Машинально он пошел к гостинице Клото, и к тому времени, когда он добрался до нее, в нем возникла томительная тоска по дню и свету. Но когда он перешел замусоренную площадь и заглянул в окно вестибюля, была глухая ночь.

Сторож подметал пол и хлопал щеткой по разбегавшимся мышам. Его губы непрерывно шевелились.

Рейни подошел к окну кафе и увидел, что Рузвельт Берри у пустой стойки пьет из пивной кружки. Он вошел и встал рядом с журналистом.

Берри невесело поглядел на него и ничего не сказал.

— Мы расквитаемся,— сказал Рейни.— По-моему, я могу оказать вам услугу.

— Так я и знал,— сказал Берри.— Входил сюда и знал, что нынче у меня счастливый день, а теперь являетесь вы с намерением оказать мне услугу. Ну что мне от вас может быть нужно? Убирайтесь-ка отсюда, пока с вами ничего не случилось.

— Я еще не знаю какую,— сказал Рейни.— Но какую-то непременно.

Берри поглядел на грязную рубашку Рейни, на его лицо, осунувшееся от усталости.

— Вы свихнулись, друг мой,— сказал он спокойно.— А мне не жаль вас. Вероятно, мне следовало бы жалеть, что вы свихнулись, но я не жалею. Впрочем, одно я вам скажу.— Он похлопал Рейни по плечу с вялым дружелюбием.— Я и не рад.

— Я собираюсь схватиться с ними. У меня нет другого выбора. Ради себя, ради жизни. Я хочу, чтобы вы знали об этом и были свидетелем.

— Чушь,— сказал Рузвельт Берри.

— Что бы это ни было,— сказал Рейни,— я хочу, чтобы кто-нибудь знал, что это было сознательное и обдуманное действие.

— Ну-ну,— сказал Берри радостно,— просто замечательно, детка. Сознательное и обдуманное действие, а? И вы хотите, чтобы я при этом присутствовал? Так разрешите сообщить вам, что я намерен присутствовать только при собственном отбытии из здешних мест. И не позволю, чтобы сумасшедший лишал меня столь необходимого мне отпуска.

Он допил вино в кружке.

— Друг мой,— сказал он Рейни,— вы до того свихнулись, что мне блевать хочется. То есть как это вы схватитесь с ними? И кто, по-вашему, эти «они»? Вы все взбиваете пену, и они сотрут вас в порошок. Вы уже заработали себе кое-какие неприятности.

— Я сделал что мог,— сказал Рейни.— И пока не явилась полиция, я даже не думал, что сделал так много.

— Они займутся вами, когда завтра вечером докончат то, что начали. После этого, как предполагается, многое пойдет по-другому. Ну, а я уезжаю в отпуск.

— Вы говорите про это «возрождение»? — спросил Рейни.— Про митинг на стадионе?

— Да,— сказал Берри,— про это самое.

— А что вам известно?

— Я что, по-вашему, осведомитель? — Берри подошел к двери, которая вела в вестибюль отеля, и заглянул туда. Потом он притворил дверь и несколько секунд простоял возле нее, прислушиваясь.— Ну что же, вы правы,— объявил он Рейни, неторопливо возвращаясь к стойке.— Я осведомитель. Но только из любви к искусству.— Он налил себе в кружку еще вина.— Этот митинг состоится в Большой Лавочке дядюшки Лестера. Он собирается завтра превзойти самого себя, потому что ему предстоит устроить там не более и не менее как небольшие расовые беспорядки. Заправилы позаботятся о восстановлении своего закона и порядка, а нас, мальчиков, прижмут к ногтю, чтобы мы и пикнуть не смели. Это будет вроде второго «Рождения нации», а на роль злодея они подрядили Лестера, Он подошлет своих ребят — в решительный момент они должны будут появиться на стадионе, вопя что-нибудь. В теории предполагается, что они выберутся оттуда живыми и получат условленную плату, а тем временем одна компания возьмет верх над другой.

— Вы хотите сказать, что он намерен инсценировать расовые беспорядки?

— Для беспорядков нужны две стороны, и он поставит одну из них —ту, которая потерпит поражение, само собой разумеется. Кроме того, что-то вдруг стало очень легко организовывать протесты против этого митинга. Обычно Лестер протестов не одобряет, но вот на завтра они как-то очень быстро подобрали пикетчиков. А Лестер и не подумал вмешаться. Полиция тоже. Странновато получается.

— Кто стоит за этим?

— Не знаю,— сказал Берри.— Свободные техасские денежки.

— У них ничего не выйдет,— сказал Рейни.— Это невозможно.

— Я знаю, детка. Я знаю, что у них ничего не выйдет. Даже вы знаете, что у них ничего не выйдет. Но они-то этого не знают, а потому, глядишь, и добьются своего.

— Какое-то безумие,— сказал Рейни.— Зачем им понадобилось устраивать такое сумасшествие?

— Видите ли, друг мой, это все та же старая история: кто хуже. Но по моему мнению, мнению журналиста, они сядут в лужу. Во-первых, этот стадион находится в негритянском квартале. А к тому же я слышал, что завтра там соберутся еще черные, которые не работают у Лестера, и вот их умиротворить будет потруднее. И еще: во всей этой операции есть какая-то гнильца. Ничего похожего на добрые старые времена подначивания черномазых. Знаете, мне кажется, кое у кого из этих гладких толстяков есть в характере легкая склонность к самоубийству. Они помнят Аламо [15] Форт в Техасе. Во время войны США с Мексикой в 1836 году был осажден мексиканскими войсками. Гарнизон защищался до последнего человека. Выражение «Помните Аламо!» стало призывом к мести. , ясно? Они думают, что пока вам не устроят хорошенькую резню, вы и знать не знаете, как это бывает.

— Они сумасшедшие,— сказал Рейни.

— Что ж, ведь и вы тоже, детка, не в своем уме, так почему бы вам не присоединиться к ним? — Он допил вино и весело посмотрел на Рейни.— Черт подери! Конечно. Вы же хотите оказаться в центре событий. Ну, так отправляйтесь туда и отчитайте их хорошенько. Скажите, что вас они надуть не могут.

— Да,— сказал Рейни.— Я пойду туда. Я должен что-то сделать. Берри поставил кружку и отошел от стойки.

— Смотрите не подведите меня,— сказал он, поправляя соломенную шляпу.— Не то я пожалею, что рассказал вам.

Он оглядел кафе и вышел в темноту. Над улицей проносились обведенные лунным светом облака. Не было заметно никаких признаков утра.

Рейни заглянул в вестибюль гостиницы. Швейцар ушел, за конторкой не было никого. В одной из верхних комнат негромко играло радио.