Жан-Мари Густав Леклезио - Протокол

«Стало быть, знали, что он исчез?» — спросил Геро.

«А то!» — ответил Веран.

«Может, он с собой покончил. Оставил дома письмо, прочли и узнали», — высказал предположение Хозняк.

Люди начали расходиться. Хлопали дверцы машин, зеваки перекрикивались:

«Эй, Жанно! Идешь?

— Да, подожди меня!

— Давай быстрее!

— Поль! Поль!

— Жанно, ну где ты там?

— Кончено, больше ничего не будет, уже иду!»

Дождь прогонял их, одного за другим, подтягивались новые зрители, кто-то вылезал из машины, смотрел и разочарованно покидал место действия; оставшиеся разомкнули круг и смотрели теперь не на лужу соленой воды, а на море. Небо на горизонте было туманно-серым. Над водой летали редкие чайки, а земля казалась круглой.

«Он стоял на палубе?» — спросил Хозняк.

«Мог упасть со скалы, когда удил рыбу», — предположил Оливен.

«Это вряд ли, он наверняка упал за борт, когда яхту качнуло, выловили-то его далеко от берега», — возразил Веран.

«А может, плохо ему стало? Так бывает», — сказала женщина в очках по имени Симона Фрер.

«Так-то оно так, но два дня назад на море был шторм», — заметил Бозьо.

«А за два — за два дня его могло далеко отнести, течения здесь сильные», — поддержал разговор Оливен.

«Верно, искали его в разных местах», — подтвердил Хозняк.

«Я вот прошлым летом видел одного утопленника. Молодой парень. Нырнул в одежде с катамарана. Выпендривался, надо думать. Пошел камнем ко дну. Его выловили, попробовали откачать, делали искусственное дыхание, массаж сердца, уколы, в общем — по полной программе. Не помогло», — рассказал Жакино.

«Да, я помню этот случай, читал в газетах», — отозвался Веран.

«Но этот-то вроде немолодой?» — спросил Хозняк.

«Здесь часто тонут», — сказала Симона Фрер. Дождь стекал по их подбородкам, мокрые волосы липли к головам; знали бы они, до чего сами были похожи на утопленников. Зеваки разошлись, на месте осталась группа из пяти человек:

Хозняк ………………………… рыбак

Бозьо…………………………… рыбак

Жозеф Жакино …………… пенсионер

Симона Фрер ……………… мать семейства

Веран …………………………… без определенных занятий

Они все никак не могли расстаться. Последнее воспоминание о мертвеце, чей дух еще не отлетел на небеса, не давало им уйти с дождя. Не подкрепленная любовью человеческая память объединяла их, заставляя страшиться долгого одинокого пути сквозь бездну пуще смерти и страдания. Через месяц или неделю, а может, и раньше, один из пятерых в последний раз заговорит о случившемся.

Будет это, скажем, Хозняк. Перед тем как отправиться из кафе домой, он вдруг расскажет еще один случай:

«На днях я шел по пляжу, возвращался с рыбалки, под дождем. И увидел утопленника. Он весь раздулся и посинел, и никто не смог его оживить. На следующий день об этом написали в газетах.

УСТАЛ ОТ ЖИЗНИ

Г-н Жан-Франсуа Гурр, 54 лет, торговый представитель фирмы по продаже туалетного мыла, вчера, во второй половине дня, был выловлен из воды бригадой спасателей. Предположение о несчастном случае не рассматривается, следствие склоняется к версии самоубийства. Несчастный свел счеты с жизнью, нырнув со взятой напрокат лодки. Предполагается, что тело находилось в воде не менее трех дней. По всей очевидности, г-н Гурр, имевший безупречную репутацию в торговых кругах, покончил с собой вследствие неврастенического припадка. Спешим выразить искренние соболезнования семье и друзьям усопшего.

Я так и подумал, что он утопился. Так всем и сказал. Этот тип был вылитый самоубийца; я сразу подумал, что он не просто так утонул».

Одетые в черное вдова Гурр и ее дочь Андре пятнадцати с половиной лет пойдут по коридорам морга следом за маленьким сгорбленным человечком в белом халате с позвякивающими в кармане ключами. Он приведет их в большой морозильный зал, откроет дверь, повернет лысую, мертвенно-бледную голову к женщинам и тихо скажет:

«Идите за мной».

Они послушаются и будут смотреть, как он сверяет номера на камерах, откидывает чистую белую простыню с номера 2103V и шепчет: «Вот он».

Они опознают свежий розоватый маленький труп г-на Жана-Франсуа Гурра, их мужа и отца, и уйдут, не проронив ни единого слова. Они больше никогда не будут об этом говорить ни за столом, ни в гостиной по вечерам, ни с родственниками, ни с друзьями. Ни даже с торговцами в магазинах или на рынке. И лишь изредка кто-нибудь осмелится сказать одной из них:

«Примите мои искренние соболезнования…»

Все будет кончено между ними двумя и им; он не был добр; он часто лгал, обманывал жену, подглядывал через замочную скважину за дочерью, когда та мылась в ванной. Он был добр. Он был хорошим отцом. Он никогда не сидел в кафе; и редко посещал бордель. Иногда, по воскресеньям, он ходил к мессе и — главное — честно и регулярно зарабатывал на хлеб.

Он даже обещал купить телевизор. Его никогда не было.

Ее муж пал смертью храбрых на войне, штурмуя японскую цитадель. Отец Андре погиб в автомобильной или авиационной катастрофе, когда ей было всего три года. Он был красивым, богатым и чудесным любовником. Печально, что рок так рано положил предел его существованию на земле!

Вот что, должно быть, произошло в общих чертах помимо Адама между несколькими людьми в тот дождливый день, когда из моря выловили утопленника и оттащили тело на обочину дороги.

И теперь в каждом из них по очереди поселяется некое Божество и в назначенный час призывает к Себе, наделяя новой жизнью, коей они прежде не знали, потому что такой жизнью живут одни мертвецы.

М.Их забудут. Позволят всем этим Хознякам, Геро, Бозьо, Симоне Фрер, Оливену, Верану, Жозефу Жакино, Кристбергу и малышу Гийому жить своей жизнью, вернуться домой и делать, что заблагорассудится. Адам покинул место происшествия одним из первых, но он устал, так чудовищно устал, что брел, нога за ногу, вдоль берега моря, и все его обгоняли. Адам укрылся от ливня под платаном, но отяжелевшая листва пропускала воду, и он потащился дальше, промокший, с хлюпающим в карманах дождем. Он хотел закурить, но пачка размокла и сигареты пропали — бумага и табак расползлись в кашу.

Зеваки группками возвращались по домам, переговариваясь о случаях утопления, лавинах, обмороках, рыбалке со спиннингом и политике.

У Адама закололо в боку. Он больше не чувствовал себя одиноким. Не пытался понять. Начал припоминать, как часто ошибался.

Дойдя до Гавани, он остановился под навесом табачной лавки. Подошел к крутящейся стойке с цветными и черно-белыми открытками. Для одной из серий позировала молодая женщина в бикини — не слишком симпатичная на лицо, но с великолепной фигурой. Адам вошел в бар, купил открытку и сигареты. Вышел, но остался под навесом, чтобы разглядеть исполненную в пяти цветах картинку. Снимок был сделан на галечном пляже, модель сияла улыбкой, стоя на коленях. Правой рукой она стягивала трусики с округлого загорелого бедра. Левой прикрывала обнаженную грудь. Рядом лежал лифчик, для пущей ясности вывернутый чашечками наружу. Инсталляция была забавная, а фотобумага дорогая, плотная, глянцевая — одним словом, богатая. Адам поскреб карточку ногтем среднего пальца, подумав, что картон в тысячу раз эротичней полуголой дамочки. Вообще-то коммуникативная сила этого простого предмета никак не была связана с его порнографической интенцией; коллективная идея была изначально бедной, откликом на нее могли стать либо смех, либо тихая грусть; истинное же, глубинное содержание следовало искать на уровне геометрии или техники; толченая древесина и целлюлоза создавали ореол, освящавший молодую женщину, причисляя ее к сонму вечных девственниц и блаженных мучениц. Казалось, она как Мадонна властвует над миром и к ней не пристают ни поношения, ни грязные шуточки онанистов; верхний глянцевый слой мог веками защищать ее не хуже музейной витрины. Ветер сорвал с бахромы навеса тяжелую каплю воды и швырнул ее в центр открытки. Она с шумом плюхнулась где-то между пупком и левой грудью венеры.