Чарльз Диккенс - Давид Копперфильд. Том II

Рано утром я пошел побродить по таким милым моему сердцу, таким знакомым тихим улицам и опять очутился под тенью старинных арок и церквей. Грачи носились над башнями собора. А эти башни, царившие над роскошными окрестностями с их ручьями и реками, так четко вырисовывались в ясном утреннем воздухе, словно говорили о том, что на земле ничто не меняется. Но заунывный звон колоколов, наоборот, напоминал мне, как все меняется, напоминал, как стары сами колокола и как юна моя хорошенькая Дора; напоминал он о многих людях, живших, любивших и умерших юными в былые времена, когда звон этих самых колоколов отдавался в заржавленных латах Черного принца [22] Черный принц — принц Эдуард, сын английского короля Эдуарда III (XIV век); был прозван так потому, что носил латы черного цвета. Он прославился в войнах с Францией. , отдавался и исчез в глубине времен, как исчезает круг от брошенного в воду камня.

Я поглядел издали на старый дом, где когда-то жил, но подойти к нему ближе не решался, боясь, что меня, пожалуй, увидят оттуда и это может повредить делу, для которого я приехал. Утреннее солнце своими косыми лучами золотило фронтон старинного дома и его решетчатые окна. И мне почудилось, что немного спокойствия влилось в мою душу.

Побродив еще с часок по окрестностям, я вернулся в гостиницу по главной улице, которая к этому времени уже успела пробудиться от ночного сна. В одной из открывшихся лавок я увидел своего прежнего врага — мясника. Теперь он стал хозяином мясной лавки; на нем были сапоги с отворотами, а на руках он держал ребенка. Повидимому, этот забияка превратился в совершенно мирного члена общества.

Мы сели завтракать, с нетерпением ожидая появления мистера Микобера. По мере того, как время приближалось к половине десятого, наше волнение и нетерпение все возрастали. Под конец мы все, за исключением мистера Дика, перестали даже притворяться, что интересуемся завтраком. Бабушка начала ходить взад и вперед по комнате, Трэдльс сидел на диване и делал вид, что читает газету, но глаза его все время бродили по потолку, а я стоял у окна, чтобы сейчас же оповестить о появлении мистера Микобера. Ждать мне пришлось недолго, — не успели часы пробить половины, как он показался на улице.

— Вот он! — оповестил я. — И притом не в своем профессиональном костюме.

Бабушка завязала ленты своей шляпки, в которой спустилась к завтраку, и накинула шаль с таким видом, словно готовилась к чему-то, требующему всей ее энергии. Трэдльс с решительным видом застегнул сюртук на все пуговицы. Мистер Дик, смущенный всеми этими грозными приготовлениями и вместе с тем чувствуя, что должен подражать нам, надвинул как только мог глубоко на уши свою шляпу, но тотчас же снял ее, чтобы поздороваться с мистером Микобером.

— Джентльмены и мэм, позвольте приветствовать вас с добрым утром! — провозгласил мистер Микобер. — Дорогой сэр, — обратился он к мистеру Дику, горячо пожимавшему ему руку, — вы чрезвычайно добры.

— Завтракали ли вы? — спросил мистер Дик. — Нe угодно ли вам котлетку?

— Ни за что на свете, добрейший сэр! — крикнул мистер Микобер, отводя его руку от звонка. — Мы, то есть я и аппетит, давно не имеем ничего общего, мистер Диксон!

«Мистер Диксон» пришел в такой восторг от своего нового имени и считал столь любезным со стороны мистера Микобера пожаловать ему это имя, что снова принялся жать ему руку и детски-добродушно смеяться.

— Дик, будьте внимательны! — остановила его бабушка. Мистер Дик покраснел и тотчас же подтянулся.

— Ну, сэр, — обратилась бабушка к мистеру Микоберу, надевая перчатки, — мы готовы наблюдать извержение Везувия, как только вам это будет угодно.

— Действительно, мэм, — ответил мистер Микобер, — я надеюсь, что скоро вы будете свидетелями извержения… Мистер Трэдльс, думаю, вы разрешите мне упомянуть о том, что мы с вами сносились?

— Это несомненный факт, Копперфильд, — подтвердил, к большому моему удивлению, Трэдльс. — Мистер Микобер советовался со мной по данному делу, и я помогал ему, насколько это было в моих силах.

— Мне кажется, если я не ошибаюсь, мистер Трэдльс, дело идет о важном разоблачении? — продолжал мистер Микобер.

— Чрезвычайно важном, — подтвердил Трэдльс.

— А при таких обстоятельствах, мэм и джентльмены, — заявил мистер Микобер, — вы, быть может, окажете мне милость и согласитесь в данный момент следовать указаниям человека, который если и чувствует себя кораблем, разбитым у берегов человеческой жизни, но все-таки ваш ближний, хотя и утративший свой первоначальный вид благодаря собственным ошибкам и стечению многих неблагоприятных обстоятельств.

— Мы вполне доверяем вам, мистер Микобер, — сказал я и будем делать все, как вы найдете нужным.

— Ваше доверие, мистер Копперфильд, поверьте, не будет употребленно во зло при существующем положении вещей. Я попрошу вас выйти отсюда ровно через пять минут, а затем я буду иметь честь принять все ваше общество в конторе «Уикфильд и Гипп», где я состою на службе. Вы явитесь к мисс Уикфильд.

Мы оба с бабушкой взглянули на Тредльса, он утвердительно кивнул нам головой.

— Пока мне нечего больше сказать вам, — заметил мистер Микобер.

Затем он, к моему величайшему удивлению, церемонно отвесил общий поклон и исчез. Мне бросилось в глаза, что держал он себя чрезвычайно сдержанно и был поразительно бледен. Когда я вопросительно посмотрел на Тредльса, ожидая от него объяснения, он только улыбнулся и покачал головой (на ней, по обыкновению, волосы торчали дыбом). Мне ничего больше не оставалось, как вынуть часы и отсчитать пять минут.

Бабушка со своими часами в руках сделала то же самое. Когда назначенное время прошло, Тредльс предложил ей руку, и мы вместе направились к старому дому Уикфильдов. По дороге никто из нас не проронил ни единого слова.

Мы застали мистера Микобера за его столом в маленькой конторе, помещавшейся в нижнем этаже башеньки. Он писал или делал вид, что пишет. Большая конторская линейка была засунута за его жилет и, высовываясь сверху чуть ли не на фут, походила на какое-то своеобразное жабо [23] Жабо — кружевные или кисейные оборки на воротнике и на груди мужской рубашки. .

Так как мне показалось, что от меня ждут, чтобы я начал говорить, то я громко сказал:

— Здравствуйте, мистер Микобер.

— Мистер Копперфильд, — с серьезным видом отозвался он, — надеюсь, вы в добром здоровье?

— Дома ли мисс Уикфильд, — спросил я.

— Мистер Уикфильд нездоров, сэр, и лежит в постели: у него приступ ревматизма, — ответил он, — а мисс Уикфильд, я уверен, будет очень рада видеть старых друзей. Не угодно ли вам пожаловать, сэр?

Он провел нас в столовую (это была первая комната в доме, которую мне пришлось увидеть, когда я появился здесь мальчиком) и, широко распахнув дверь в бывший кабинет мистера Уикфильда, доложил звучным голосом: