Лев Мей - Стихотворения

А в Торжке, под Москвой,

Он, что дуб под горой,

И грозу поднебесную выстоит:

От татар, от Литвы отбивается,

Всяким делом мирским управляется;

Держит стол стариною и пошлиной.

Ай люли - люли! - льется песенка,

Ай люли - люли! - хороводная.

Заплетися, плетень, расплетися,

Веселися, народ, оглянися -

По земле весна переходчива,

В небе солнышко переменчиво.

Вот тускнеет оно, будто к осени,

Вот венец - лучи с себя скинуло,

Вот убрус, шитый золотом, сбросило,

Стало месяцем малым, сумеречным, И рога у него задымилися,

И легла по земле тень багровая,

И проглянули звезды, что в полночи…

Испугалися тут новоторжане -

Стали вече звонить во весь колокол…

А князь Юрий Смоленский дослышливый:

Как ударили в колокол, так он и на площадь.

Шапку снял, поклонился очестливо

И повел с миром речь княженецкую:

"Господа новоторжане, здравствуйте!

Вот господь насылает нам знаменье,

Да его убояться не надобеть:

Убоимся греха непрощенного…

Волен бог и во гневе и в знаменьи,

А к добру или к худу - нам видети…

Я спроста да со глупого разума

Смею молвить: все так и сбывается,

Как сам Спас наказал нам в Евангельи:

В дни последние явятся знаменья

В небеси - на звездах и на месяце;

Солнце ясное кровью обрызнется;

Встанет взбранно язык на язык;

Встанут царства на царства смятенные,

Брат на брата, отец пойдет на сына,

И предаст друга друг пуще ворога,

И пройдет по земле скорбь великая,

А затем, чтобы люди покаялись

Со честным со крестом да с молитвою.

Осударь Новый Торг, сами знаете:

По молитве и день занимается,

И красно божий мир убирается,

И сам грех да беда, что на ком не живет,

Покаянной молитве прощается.

Так бы вовремя нам и покаяться:

Все мы петые, в церковь ношенные,

Все крещенные, все причащенные,

И казнил бы нас бог, православные,

Да не дал умереть непокаянно!"

Говорил князь, а вече помалчивало,

В перепуге все кверху посматривало:

Глядь - ан солнце и вспыхнуло полымем

И опять разыгралося по небу.

Вздохнули тут все новоторжане,

Словно беремя с плеч наземь сбросили.

Загудел вдоль по городу колокол,

Растворилися двери соборные,

Повалил Новый Торг к дому божьему,

А вперед Юрий - князь - ясным соколом.

Отслужили молебен с акафистом,

Ко иконам святым приложилися

И пошли ко дворам, словно с исповеди.

А с конем князя Юрия конюхи

В поводу уж давно дожидаются,

И давно удила конь опенивает.

И ступил в стремя князь, и поехал трапезовать

К своему другу милому, верному,

Ко служилому князю, подручному,

Семеону Мстиславичу Вяземскому.

Как у князя Семеона двор - море,

У Мстиславича - света широкое:

Что волной, его травкой подернуло.

Ворота у него и скрипучие,

Да гостям-то уж больно отворчивы;

В огороде кусты и колючие,

Да на ягоду больно оборчивы.

Красен двор - краше терем узорочьем:

Где венец, там отеска дубовая,

Где покрышка - побивка свинцовая,

Где угрева, там печь изразцовая;

Сени новые понавесились,

Не шатаются, не решетятся…

Только краше двора, краше терема

Сам - от он, Семеон - князь Мстиславович:

Знать, рожено дитя в пору - вовремя,

Под воскресный заутренний благовест;

Знать, клала его матушка

В колыбель багрецовую,

Раскачала родимая

От востока до запада.

Не обнес он и нищего братиной;

Сорокатого припер рогатиной;

У него жеребец куплен дорого -

Головою улусного батыря;

У него на цепи пес откормленный -

Взят щенком из-под суки притравленной.

Красен князь удалой, да не только собой -

И хозяйкой своей молодой:

Не жила, не была и красой не цвела

Ни царица одна, ни царевна,

Не светила Руси, что звезда с небеси,

Как княгиня Ульяна Андревна!

Самородна коса, не наемная,

Светло - русою сызмала кована,

Воронена тогда, как подкосье завилося,

Как сердечко в лебяжия груди толкнулося,

Как зажглися глаза синим яхонтом,

Молоком налились руки белые.

Хорошо в терему князя Вяземского:

Все у места, прилажено, прибрано,

Как к великому светлому празднику;

Вымыт пол, ометен свежим веником;

Слюда в окнах играет на солнышке;

Что ни лавка, то шитый полавочник;

Поставец серебром так и ломится;

А в углу милосердие божие:

Кипарисный киот резан травами;

Колыхаясь, лампада подвесная

Огоньком по окладам посвечивает;

А иконы - письма цареградского,

Все бурмицкими зернами низаны;

Самоцветные камни на венчиках.

Стол дубовый накрыт браной скатертью;

За столом оба князя беседуют;

На столе три стопы золоченые:

В первой брага похмельная, мартовская,

Во второй - липец - мед, навек ставленный,

В третьей - фряжское, прямо из за - моря;

По стопам уж и чарки подобраны.

А княгиня Ульяна Андреевна

Под окошком стоит и красуется,

Зеленым своим садом любуется:

Развернулись в нем лапы кленовые,

Зацвели в нем цветочки махровые,

Зацвели и ало и лазорево,

Закадили росным, вешним ладаном,

На утеху певуньям охотливым,

Мелким пташкам лесным, перелетливым.

Говорит Юрий - князь:

"Не управиться:

Больно валит Литва окаянная,

Все к ночи, неторенной дорогою…

Как ни ставь ты настороже загодя

Уж на что тебе парня проворного -

Так и вырежет, так вот и вырежет,

Что косою снесет… как бы справиться?

Аль Москве отписать?.. Ох!.. Не хочется

Всяким делом Василию кланяться".

Говорит ему Вяземский:

"Что же, князь!

У меня бы и кони стоялые,

И дружинники в поле бывалые, Прикажи, осударь, мы уж выручим,

Будем бить, осударь, напропалую,

А Литву не отучим, так выучим.

Только где нам поволишь плечо размять?

Под Смоленском ли, аль под Опочкою?

Аль ходить, так ходить, и коней напоить -

Не Днепром, не Двиной, а Немигою?"

- "Ладно б, - молвил князь Юрий, задумавшись, -

Ладно б! Что ж мы и вправду хоронимся?

От Литвы, что от беса, сторонимся?"

- "Так прикажешь седлать?"

- "С богом, князь Семеон!

Выпьем чарку на путь на дороженьку.

А себя береги: ты покладливый,

Да уж больно под бердыш угадливый".

Оба выпили… Тут-то княгиня Ульяна

Андреевна

И подходит… кровинки в лице ее не было.

Молвит: "Князь Семеон, осударь мой Мстиславович!

Хоть брани, хоть казни - правду выскажу:

Боронись от обидчика - недруга,

Боронися от гостя незваного,

Коль идет, не спросясь, не сославшися,

Встреть беду, коли бог нашлет,

Только сам, осударь, за бедой не ходи,

Головы под беду, под топор не клади.

А меня ты прости, мой желанный…

Вот стучит мне, стучит словно молот в виски,

Кровь к нутру прилила, и на сердце тиски…