Лев Мей - Стихотворения

И розняли…

Потом и на вершников,

Словно лютые звери, накинулись:

Всех - в куски, лишь один стременной

Ополоница

Из поганого омута выбрался…

А боярина Нездилы пальцем не тронули…

Воротился боярин в Рязань, к князю Юрию,

Доложил, что принял хан дары княженецкие,

Что покончится якобы дело, как вздумано,

А от князя поехал к княгине Евпраксии

Забавлять прибаутками, шутками, россказнями,

Чтоб по муже не больно уж ей встосковалося.

Говорит: "Князем Юрием Ингоревичем

К твоему княженецкому здравию

Послан я, чтобы вестью порадовать.

Федор-князь у царя у Батыя - состольником;

Пополам и веселье и бражничанье;

Отклонил бог беду неминучую:

Воевать нас татаре заклялися

И уйдут все по слову князь Федора.

А какие они безобразные!"

И пошел, и пошел он балясничать,

Да ведь как: что ни слово - присловие.

Показались те речи княгине занятными,

Учала она Нездилу опрашивать:

"Что за люд такой, что за исчадие?

Вместо дома телега… А женщины

С ними, что ли?.. Какие ж с обличия?"

- "А такие, что смеху подобные,

Из-за войлока выглянет - смуглая,

Очи словно травинкой прорезаны;

Брови черные; скулы навыпяте;

Зубы дегтем уж, что ли, намазаны…"

Балагурит он так, балагурит-то,

А с самим собой думушку думает:

"Вот постой, налетят, так узнаешь ты -

Сколько жен по кибиткам их возится

Да и как из намета-то ханского

Отпускаются бабы - с рук на руки

Ханским ближникам, ханским печальникам,

А уж я за тебя, за голубушку,

Отвалил бы казны не жалеючи…"

Загорелося утро по-летнему,

Загорелось сначала на куполе,

А потом перешло на верхушки древесные,

А потом поползло по земле, словно крадучись,

Где жемчужинки, где и алмазиаки

У росистой травы отбираючи.

Куманика перловым обсыпалась бисером;

Подорешник всей белою шапкой своей нахлобучился

И поднял повалежные листья, натужившись;

С Осетра валит пар, словно с каменки, -

Значит, будет днем баня опарена…

У Николы Корсунского к ранней обедне ударили…

И княгиня проснулась под колокол…

К колыбели птенца своего припадаючи,

Целовала его, миловала и пестовала,

И на красное солнышко вынесла,

На подбор теремной, на светелочный.

Вот стоит она с ним, смотрит на поле,

На лес, на реку, смотрит так пристально

На дорогу, бегучую под гору.

Смотрит… пыль по дороге поднялася…

Скачет кто-то, и конь весь обмыленный…

Ближе глянула - ан Ополоница,

Не приметил княгини б, да крикнула, Осадил жеребца, задыхается…

А княгиня Евпраксия опрашивает:

"Где же князь мой, сожитель мой ласковый?"

Замотал головой Ополоница:

"Не спросила бы, не было б сказано.

Благоверный твой князь Федор Юрьевич,

Красоты твоей ради неслыханной,

Убиен от царя, от Батыя неистового!"

Обмерла-окочнела княгиня Евпраксия,

К персям чадо прижала любезное

Да с ним вместе с подбора и ринулась

На сырую мать-землю, и тут заразилася до смерти…

И оттоле то место Заразом прозвалося,

Потому что на нем заразилася

С милым чадом княгиня Евпраксия.

В это время Батый, царь неистовый,

На Рязань поднял всю свою силу безбожную

И пошел прямо к стольному городу;

Да на поле его вся дружина рязанская встретила,

А князья впереди: сам великий князь,

Князь Давид, и князь Глеб, и князь Всеволод, -

И кровавую чашу с татарами роспили.

Одолели б рязанские витязи,

Да не в мочь было: по сту татаринов

Приходилось на каждую руку могучую…

Изрубить изрубили они тьму несметную,

Наконец утомились-умаялись

И сложили удалые головы,

Все как билися, все до единого,

А князь Юрий лег вместе с последними,

Бороня свою землю и отчину,

И семью, и свой стол, и княжение…

Как объехал потом царь Батый поле бранное,

Как взглянул он на падаль татарскую -

Преисполнился гнева и ярости

И велел все пределы рязанские

Жечь и грабить, и резать без милости

Всех - от старого даже до малого,

Благо их боронить было некому…

И нахлынули орды поганые

На рязанскую землю изгоном неслыханным,

Взяли Пронск, Ижеславец и Белгород,

И людей изрубили без жалости,

И пошли на Рязань… Суток с четверо

Отбивались от них горожане рязанские,

А на пятые сутки ордынцы проклятые

Ворвались-таки в город, по лестницам,

Сквозь проломы кремлевской стены и сквозь полымя;

Ворвалися и в церковь соборную, -

Там убили княгиню великую,

Со снохами ее и с княгинями прочими,

Перебили священников, иноков;

Всенародно девиц осквернили и инокинь;

Храмы божьи, дворы монастырские -

Все пожгли; город предали пламени;

Погубили мечом все живущее, -

И свершилось по слову Батыеву:

Ни младенца, ни старца в живых не осталося…

Плакать некому было и не по ком…

Все богатство рязанское было разграблено…

И свалило к Коломне ордынское полчище.

Ox ты, степь, ты приволье раздольное,

Молодецкая ширь необъездная,

Поросла по яругам ты тальником

И травой-муравой приукрасилась.

Хорошо на просторе тебе, неоглядная,

Залегать, не оря и не сеючи,

А шелковым ковром зеленеючи!..

Где река пробежит, там и затоны,

Где лесок проскочил, там и забега

Зверю всякому, там же и гнездышко

Птице всякой пролетной, привычливой;

А охотнику - знай да натягивай

Тетиву у лука круторогого

Аль спускай с рукавицы, где воззрился, сокола…

Едет по степи витязь Евпатий, да невесел…

На руке дремлет кречет остроженный,

От болгар в самой Индии добытый.

Дремлет кречет, клобук отряхаючи

И крылом поводя, а не видит он,

Что сорвались две цапли с болота соседнего.

Он не видит, а витязь и видел бы,

Только, знать, самому затуманила

Очи зоркие греза налетная…

И не грезится - словно бы въявь ему видится…

Вот как есть город Новгород-Северский…

И Десна… и народу у пристани чуть не с полгорода:

Цареградские гости приплыли с товарами,

Да один привезли - продавать не указано, Отдавать по завету великому…

А товар-то - царевна-красавица:

Не снималася с синего моря лебедушка

Не алела в бору неотоптанном ягодка

Супротив византийской царевны Евпраксии…

Полюбилася крепко царевна Евпатию,

Да и Федору-князю она полюбилася:

Оба ездили втепоры в Новгород-Северский.

Князь зазнобой своею Евпатию каялся,

Только милому брату крестовому

Ничего не промолвил Евпатий… не ведала

Ни о чем даже ночь-исповедница…

Да любовь не стрела половецкая:

Из груди ее разом не выдернешь…

Одолела кручина истомная витязя,

Проводила его от Рязани к Чернигову