Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

— По-моему, ты… — гневно начал Фокер, но Бланш перебила его:

— Гарри, ни слова больше! Будем учиться прощать.

— Вы ангел, клянусь, просто ангел! — сказал Фокер, и Бланш возвела к люстре взор, исполненный небесной кротости.

— Несмотря на то, что было, в память того, что было, я всегда должна видеть в Артуре брата, — продолжало небесное создание. — Мы знаем друг друга столько лет, мы вместе бродили по лугам, вместе собирали цветы. Артур! Генри! Умоляю вас, пожмите друг другу руки и будьте друзьями! Простить?.. Я вас прощаю, Артур, от всей души. Ведь это благодаря вам я так счастлива!

— Из нас троих мне жаль только одного, Бланш, — серьезно проговорил Артур. — И повторяю: я надеюсь, что этот добрый малый, этот честный и преданный человек будет с вами счастлив.

— Счастлив? О господи! — воскликнул Гарри. Он едва мог говорить, счастливые слезы брызнули у него из глаз. — Она и не знает, и не может знать, как я ее люблю и… да кто я такой? Замухрышка несчастный, а она дала мне согласие и сказала, что постарается меня п-п-полюбить. Я и. не заслужил такого счастья. Руку, дружище, раз она тебя прощает после такого твоего поведения и даже братом назвала. Будем дружить по-старому. Я всех буду любить, кто ее любит. Да вели она мне поцеловать землю — клянусь богом, поцелую… Велите мне поцеловать землю, ну же, валяйте! Я вас так люблю, что и сказать не могу.

Бланш снова возвела взор к небесам. Грудь ее вздымалась. Она простерла руку, как бы благословляя Гарри, а потом милостиво разрешила ему поцеловать ее пальчики. И пока бедный Гарри со слезами лобызал одну ее руку, она другой взяла платок и поднесла к глазам.

— Клянусь, обмануть такую любовь было бы злодейством, — сказал Пен.

Бланш спрятала платок и нежно возложила руку э 2 на голову плачущего Гарри, все еще склоненную над рукой э 1.

— Глупенький, — сказала она. — Ну конечно, он заслужил награду. Разве можно не любить такого дурачка?

Конец этой сентиментальной сцене положил Фрэнк Клеверинг.

— Эй, Пенденнис! — позвал он.

— Что, Фрэнк?

— Там ваш возница просит, чтобы ему заплатили, хочет уезжать. Пива ему уже дали.

— Я поеду с ним! — крикнул Артур. — Прощайте, Бланш. Храни тебя бог, Фокер, старый друг. Ни тебе, ни ей я здесь не нужен. — Он и сам не "чаял, как поскорее убраться.

— Погодите, на два слова, — остановила его Бланш. Мне нужно сказать вам два слова наедине. Ведь вы нам доверяете… Генри?

Умильный тон, каким было произнесено слово "Генри", привел Фокера в неописуемый восторг.

— Доверяю? Да как же можно вам не доверять? Пошли, Фрэнк!

— Сигару хотите? — предложил Фрэнк, выходя в переднюю.

— Она этого не любит, — мягко возразил Фокер.

— Да будет вам, ничего подобного, — Пенденнис всегда при ней курил, — сказал прямодушный юноша.

— Мне нужно сказать вам одно, — спокойно заговорила Бланш, когда они остались вдвоем. — Вы никогда не любили меня, мистер Пенденнис.

— Я вам и не клялся в безумной любви, — сказал Артур. — Я всегда говорил вам правду.

— Теперь вы, вероятно, женитесь на Лоре, — продолжала Бланш.

— Вы это и хотели мне сказать?

— Сегодня же вы будете у нее, я в этом уверена. Отрицать бесполезно. Вы никогда меня не любили.

— Et vous?

— Moi, c'est different [77] А вы? — Я — другое дело (франц.). . Я с детства избалована. Я не могу жить без блеска, без светского общества. Раньше могла бы, но теперь поздно. Если нет чувства, пусть будет хотя бы блеск. А вы не предлагали мне ни того, ни другого. Вы всем пресыщены, у вас даже честолюбия нет. Вас ждала карьера — вы от нее отмахнулись. Из-за чего? Из-за betise [78] Глупости, пустяка (франц.). , из какой-то дурацкой щепетильности. Зачем вам нужно было разыгрывать такого puritain [79] Пуританина (франц.). и отказываться от места в парламенте? Почему было не взять то, что принадлежит мне по праву — по праву, entendez-vous? [80] Понимаете? (франц.).

— Вам, стало быть, все известно? — спросил Пен.

— Я узнала только месяц назад. Но догадывалась и раньше, с Бэймута… n'importe [81] Не важно (франц.). с какого времени. Еще не поздно. Его как будто и нет на свете; а перед вами попрежнему большая будущность. Почему не пройти в парламент, не проявить свои таланты, не добиться видного места в обществе для себя, для своей жены? Я дала согласие Фокеру. Il est bon. Il est riche. Il est… vous le connaissez autant que moi, enfin [82] Он добрый. Он богатый… Он… впрочем, вы его знаете не хуже меня (франц.). . Неужели вы думаете, что я не предпочла бы un homme qui fera parler de moi [83] Человека, который заставит обо мне говорить (франц.). . Если тайна откроется, я богата a millions. И мне ничто не грозит. Ведь я не виновата. Но это никогда не откроется.

— Гарри вы, конечно, все расскажете?

— Je comprend. Vous refusez [84] Понимаю. Это отказ (франц.). , - злобно бросила Бланш. — Гарри я расскажу, когда сочту нужным, после того как мы поженимся. Ведь вы меня не выдадите? Зная тайну беззащитной девушки, вы не используете это ей во зло? S'il me plait de le cacher, mon secret, pourquoi le donnerai-je? Je l'aime, mon pauvre pere, voyez-vous [85] Если я хочу сохранить свою тайну, к чему мне открывать ее? Представьте себе, я люблю моего несчастного отца (франц.). . Мне интереснее было бы жить с ним, чем среди вас, fades [86] Пошлых (франц.). светских интриганов. Мне нужны сильные ощущения, il m'en donne. Il m'ecrit. Il ecrit tres bien, voyez-vous — comme un pirate — comme un Bohemien — comme un homme [87] Он мне их дает. Он пишет мне письма и, представьте себе, пишет очень хорошо — как пират, как цыган, как настоящий мужчина (франц.). . Не будь здесь тайны, я бы сказала моей матери: "Ma mere! Quittons ce lache mari, cette lache societe — retournons a mon pere!" [88] Уедем! Покинем этого гадкого мужа, это гадкое общество и вернемся к моему отцу! (франц.).

— Пират наскучил бы вам, как все остальные.

— Eh! Il me faut des emotions [89] Что ж, мне нужны новые ощущения! (франц.). , - сказала Бланш.

За эти несколько минут Пен увидел в ней и узнал о ней больше, чем за все годы их близкого знакомства. Впрочем, он увидел и больше того, что было в действительности, ибо эта молодая особа ни одно чувство не способна была испытать в полной мере; она знавала поддельные восторги, поддельную ненависть, поддельную любовь, поддельные пристрастия, поддельное горе — все это вспыхивало порой и какое-то мгновение горело очень ярко, а потом гасло, уступая место новому поддельному чувству.

Те полчаса, что Пен бегал взад-вперед по платформе в Танбридже до прихода вечернего поезда на Лондон, показались ему вечностью. Но вот и вечность прошла, поезд прибыл, поезд помчался дальше, замелькали огни Лондона, джентльмен, забывший в вагоне саквояж, ринулся к кебу и крикнул: "На Джермин-стрит, гони!" Кебмен, хоть и был кебменом, поблагодарил, ощупав полученную монету, и Пен взбежал по лестнице в номер леди Рокминстер. В гостиной Лора одна, очень бледная, сидела с книгой у лампы. Бледное лицо поднялось от книги, когда Пен отворил дверь. Осмелимся ли мы последовать за ним? Великие минуты нашей жизни — всего лишь минуты, как и другие. Два-три слова решают нашу судьбу. Ее может решить один взгляд, одно пожатие руки; или движение губ, даже молчащих.