Уильям Теккерей - История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим

Госпожа Беатриса Эсмонд раз десять за это время чуть-чуть не сделала блестящую партию — так гласила придворная молва. Но Эсмонд никогда не верил ходившим о ней толкам и после трех лет разлуки воротился, хоть и не столь, быть может, неистовствуя в своей страсти, но с прежним томлением о ней и только о ней, с прежней надеждой, с прежним смирением и по-прежнему готовый вручить ей свое сердце — только наклонись и возьми. Шел уже 1709 год. Она достигла двадцати двух лет, три года находилась при дворе и все еще была не замужем.

— Это не потому, что случая не представилось, — говорила леди Каслвуд, читая в душе Эсмонда с той проницательностью, которую рождает любовь. — Но она разборчива, Гарри. Она не выйдет замуж по моей воле, и для того, кого я хотела бы назвать своим сыном, — а Генри Эсмонд знает, кто это, — для него лучше, если я не буду настаивать. Беатриса настолько своенравна, что непременно воспротивится тому, что я захочу навязать ей. Кто на ней женится, не будет счастлив, если только это не высокопоставленное лицо, в чьей власти ее возвысить. Беатрисе нужней поклонение, нежели любовь; и пуще всего она стремится властвовать. Как может мать подобным образом осуждать свое дитя? Но ведь и вы мне сын, Гарри. Вы должны знать всю правду о своей сестре. Я думала, что вы излечились от своей страсти, — ласково добавила миледи. Ведь у многих это проходит бесследно. Но, я вижу, вы все так же пылаете, как и прежде. Когда мы прочли ваше имя в "Газете", я пыталась замолвить за вас слово, мой бедный мальчик. Бедный мальчик — как бы не так! Вы теперь взрослый и важный джентльмен, а я совсем уже старуха. Ваша слава ей по сердцу и вы сами тоже. Она ценит ваш ум, и природную живость, и отменные манеры, и ту естественность в обращении, которая отличает вас от придворных щеголей. Но всего этого недостаточно. Ей нужен главнокомандующий, а не полковник. Будь она невестою графа, она не задумалась бы оставить его, если б к ней посватался герцог. Я уже вам говорила об этом. Сама не знаю, откуда столько суетности в моей бедной дочке.

— Что ж, — сказал Эсмонд, — человек может дать лишь то, что имеет. Все лучшее во мне принадлежит ей. Клянусь, я потому лишь дорожил своей скромной славой, что думал, она будет приятна Беатрисе. Что мне в том, полковник я или генерал? Пройдет десятка три-четыре лет, и много ли останется от нынешних наших почестей и заслуг? Если я и помышлял о славе, то лишь для того, чтобы она могла послужить украшением ей. Будь у меня что-либо лучшее, я и это ей отдал бы. Если ей нужна моя жизнь, я не пожалею для нее жизни. Если она станет женою другого, я скажу: благослови его бог. Я не жалуюсь и не похваляюсь. Может быть, моя верность безрассудна. Но это так. Это не от меня зависит. Я люблю ее. Вы в тысячу раз лучше, вы самая прекрасная, самая добрая, самая нежная из женщин. Поверьте, дорогая леди, все недостатки Беатрисы известны мне так же, как и вам. Но она — судьба моя. Это можно пережить. Я не умру от того, что не получу ее. Быть может, я не стал бы счастливее, будь она моей. Но que voulez vous? — как сказала бы вдовствующая виконтесса. Je l'aime [86] Что поделаешь? Я люблю ее (франц.). .

— Как бы я хотела, чтобы она избрала вас! — сказала добрая леди, протягивая руку Гарри. Он поцеловал эту прекрасную руку (вся в ямочках, она и в самом деле была прелестна, и надо сказать, хотя миледи Каслвуд приближалась в ту пору к сорока годам, на вид ей нельзя было дать и тридцати). Он поцеловал эту руку и удержал ее в своей, продолжая начатый разговор.

— К чему ей слушать меня? — говорил он. — Она и так знает все, что я могу ей сказать. Она знает, что я ее раб. Быть может, я продал себя за ничто. Ну что ж, я согласился на такую цену. Я не стою ничего или я стою всего.

— Вы — такое сокровище, — соизволила сказать на это госпожа Эсмонда, что женщина, которой принадлежит ваша любовь, не должна была бы променять ее даже на целое королевство. Я выросла в деревне, и честолюбие горожан претит мне. Меня никогда не приводил в трепет высокий сан миледи герцогини и роскошь ее нарядов, а если что-либо внушает мне страх, — добавила она с лукавым смехом, — то лишь ее крутой нрав. Я видела при дворе дам, которые чахли с тоски оттого, что ее величество не так на них взглянула, и знатных вельмож, которые охотно пожертвовали бы одну ногу ради того, чтобы украсить подвязкою другую. Подобная суетность, чуждая мне, у Беатрисы врожденное свойство, и потому она с первого дня своей службы оказалась безупречной придворной. Мы с ней точно сестры, и, пожалуй даже, она — старшая сестра. Она всегда мне твердит, что у меня бедное воображение. А я в ответ уверяю, смеясь, что она готова молиться на шестерку цугом. Нет таких доводов, которыми бы я могла излечить ее от честолюбия. Оно так же присуще ей, как мне — любовь к тишине и равнодушие к почестям и богатству. Что толку в них, Гарри, и долговечны ли они? Обитель наша не здесь. — Она улыбалась, говоря эти слова, и была похожа на ангела, лишь ненадолго спустившегося на землю. Обитель наша там, где живут праведные души и куда нет доступа нашим грехам и печалям. Помню, отец часто выговаривал мне за то, что я слишком уж уверена в ожидающем нас небесном блаженстве. Но такова моя природа, и к старости я становлюсь упрямой; люблю же я своих детей, так неужели отец наш не любит нас любовью, в тысячу раз большей? Все мы встретимся там и будем счастливы, иначе быть не может. Да, да, и вы, и дети, и мой дорогой лорд. Знаете ли вы, Гарри, с тех пор, как он умер, мне всегда кажется, что его любовь ко мне воротилась и что ничто нас более не разлучит. Быть может, он и сейчас здесь, с нами, Гарри, — я верю, что он здесь. Прощение он получил, в этом я не сомневаюсь; ведь мистер Эттербери отпустил ему грехи, и, умирая, он и сам простил других. О, сколько благородства было в этом сердце! Сколько великодушия! Я была пятнадцатилетняя девочка, почти дитя, когда он на мне женился. Как добр он был, что снизошел до меня! Он всегда был добр к бедным и сирым. — Она замолчала, потом вдруг улыбнулась особенной улыбкой, словно взгляд ее проник на небо и отыскал там милорда; потом тихонько засмеялась. Я смеюсь от радости, что вижу вас, — сказала она; — когда вы возвращаетесь, то кажется, будто вы вовсе не уезжали. — Можно записать ее слова на бумаге и сохранить их в памяти, но как передать звук ее голоса, более нежный, чем музыка?

Молодой лорд не вернулся домой по окончании кампании и написал, что должен задержаться в Брюсселе по делам службы. И точно, он в то время вел осаду некоей леди из свиты недавно скончавшейся мадам де Суассон, матери принца Савойского, каковая леди, подобно фламандским крепостям, за время войны множество раз переходила из рук в руки и принадлежала поочередно французам, англичанам и имперцам. Разумеется, мистер Эсмонд не счел уместным посвящать леди Каслвуд во все дела молодого повесы, как не упомянул ни единым словом о своей встрече с лордом Мохэном, зная, что самое имя этого человека ненавистно его госпоже. Фрэнк не любил тратить много времени и чернил на писание писем; и когда Гарри со своим генералом возвращался в Англию, он лишь написал матери несколько строк, извещая, что рана его уже почти зажила, что на будущий год он надеется отпраздновать дома свое совершеннолетие, что упомянутые дела удерживают его в Брюсселе и что все новости расскажет кузен Гарри.