Николай Крашенинников - Целомудрие

Раскуривая папироску, поглядывала на него Лэри со смехом. Но странно: смутным отсветом жалости или сочувствия поблескивали ее ленивые и грешные, в фиолетовых кольцах, глаза. Точно блесткой расположения озарялось капризное помятое личико, и руки были хрупкие, совсем детские, прикосновение которых, казалось, не могло причинить боли.

— Ни одна женщина не стоит, дружочек, чтобы из-за нее мучились, как не стоит того же и мужчина. Берите от жизни только светлое и бегите сумерек, разве я не верно живу?

— Нет, Лэри, неверно.

— Одного отрицания мало: докажите, что я не права, докажите мне, что я несчастна.

— Да, Лэри, несчастны мы.

Теперь кузина тихонечко сходит со стола, тихонечко, вкрадчиво приближается, и пальчики ее — на волосах Павла.

— Разве если бы у меня были такие волосы и глаза такие, когда-нибудь плакала бы я?

Уже явная тень сердечности и расположения пробегает от ее глаз к взглядам Павлика. Чувствует он: неверны и неподлинны порхающие слова ее, а подлинно в них чувство, живое и милое, согретое сердцем женщины, хотя бы и потерявшейся, хотя и заблудшей.

Сжимает ее упавшие, потянувшиеся к нему руки Павел, приникает к ее коленям обиженной головой, и вот две слезинки выкатываются из глаз его, отравленных тенями горя, и судорожное рыдание потрясает грудь.

— Лэри, Лэри, как безрадостна жизнь!

Несколько мгновений он плачет покорно и тихо, и похолодевшие холеные пальчики лежат на его лбу, потом склоняется над ним встревоженная Лэри, и раздается шепот, тончайший, как паутинка, и словно золотой:

— Милый мой мальчик, милый и маленький, неужели и в самом деле так полюбили вы?

Молчат оба, словно в такт бьются два сердца, опечаленных одной болью, одним ударом любви.

— Да, Лэри, я полюбил на всю жизнь, а она не любит меня.

Гаснут, вянут в окнах лиловые дали осеннего вечера. Как громадные

черные пальцы, упираются в небо шесть фабричных труб, стемнились купола церквей, и старые крыши, крыши, прикрывающие своим безмолвием тысячи и миллиарды человеческих бед.

— Если бы, Лэри… если бы вы могли понять меня, я все бы вам рассказал.

— Рассказывайте…

— Нет, нет, вы не поймете, вы другого ищете в жизни. То, что мы ищем, далеко и чуждо вам.

— Кто это «мы»?

— Это я и Тася.

— Тася и есть та, которую любите вы?

— Та единая, которую люблю.

— Почему же вы сказали «мы», когда вас она не любит?

— Потому что любит она — и не может любить.

Совсем погасли и очернели лиловые дали. Над трубами всплыла туча, тяжкая, как черная ледяная скала, словно тысячеголовый зверь с шестью головами поднялся над нею, колыша крыльями. Молчание осеннего сумрака повисло над городом и людьми.

— Идите, Лэри, спасибо вам, но мы не поймем друг друга никогда.

Отступает Лэри к зеркалу, оправляет, прощаясь, шляпку.

— А не хотите ли вы, маленький, со мной прокатиться?

— Нет, Лэри.

— Мы бы прокатились по парку в этом чудесном сумраке, потом забрались бы в нашу забытую комнатку… Хотите, помните?

— Нет, Лэри.

— Может быть, я бы утешила глупого мальчика, который думает о белых крылышках, о чистеньких платьицах, о глазах голубиных, о вечном чувстве любви.

— Нет.

— Может быть, радость ему показалась бы милей печали. Может быть, вместо того чтобы о мертвом плакать, он засмеялся бы над радостью живой.

— Нет и нет, Лэри, милая, уходите от меня.

Встает с опечаленным, потревоженным лицом Лэри. Смотрит она сейчас чисто и невинно. Как преобразилась, — она в самом деле милая, у нее чуткое сердце.

Братски пожимает ей руку Павлик.

— Вы в самом деле милая, я хуже о вас думал, всего в вас я не понимал.

Тенью суровости покрылось лицо Лэри.

— Ну вот еще, не люблю я нежностей, не пристало мужчинам патоку разводить.

Уходит в своем изысканном наряде, уносит с собою какое-то скрытое тепло, и остается Павлик один.

«Заходить к вам я буду» — такие были слова ее. Что же, пусть порою приходит. Так пусто в душе Павла, она славная, пусть хотя временно заполняет пустоту.

На другой же день утром снова приходит навестить Павла кузина Лэри.

Он угрюм, он недоволен, и вдруг опять приходит кузина, до которой совсем нет ему дела. Павлу это неприятно, он хмурится, но так ласковы глаза Лэри, так не похожа она на прежнюю, что распрямляется сердце, и он улыбается.

— Вы не думайте, я к вам только на минуту, сидеть у вас я не буду, я просто пришла позвать вас пройтись.

— Куда пройтись? — все еще недружелюбно спрашивает Павел.

— Ах боже мой, ну, конечно, по улицам, солнце светит так ярко — редки такие осенние дни.

В самом деле, ей не сидится, она торопит, она отказалась даже от шоколада, который все же, как хозяин, должен был он ей предложить.

Тихо беседуя о бабушке (вот как изысканна в своих сюжетах Лэри), они выходят из квартиры; в вестибюле солнечно и ярко, молодая швейцариха с грудным ребенком раскрывает двери. Лэри щедра и оживленна, она мило беседует с женою швейцара, дает девочке золотой. Павлу все это нравится, все это словно его утешает, все легче становится ему с этой веселой, нарядной кузиной, услужливо открывает он дверь подъезда, пропускает Лэри с улыбкой, и сейчас же лицо изменяется и чернеет, он видит на тротуаре Тасю в вишневом костюме; его сердце поднимается к горлу, он бросает растерянный взгляд на Лэри и в то же время сам видит, что взволнована и Тася, — она низко опускает голову, застегивая кнопку жакета; руки ее дрогнули, она спешит пройти дальше, бросив странный взгляд на обоих: на Павла и даму его.

Обращает любопытное лицо на Павлика и Лэри:

— Кто она, эта бледная девушка? — Ее голос гибок и исполнен восхищения, ее мятое личико удивленно, так любит она красивые лица, что сама хорошеет, взглянув на них. — Эту прелестную девушку знаете вы?

— Она не девушка, а дама, — отвечает Павел и бледнеет. А глаза Лэри, зоркие глаза женщины, на нем, они пронзают его душу, эти взгляды, они выпытывают тайну, и так растерян от неожиданности Павел, что не может своего волнения скрыть.

— Да, конечно, я знаю ее, мы познакомились недавно…

И почти гневной стала кузина, обрывая цепь лжи немудрой, неспособной убедить:

— Зачем вы лжете? Не та ли это, о которой мечтаете вы?

Точно сговорившись, они идут быстро за Тасей, не Павел ее влечет, она, эта Лэри, в трепетном волнении ускоряет свои движения: ей хочется взглянуть в лицо ушедшей еще раз, она говорит, что должен Павел подойти поздороваться, пусть он познакомит ее.

Они настигают Тасю, они входят за нею в магазин. Тася рассматривает флаконы в заграничных этикетках. Лэри подталкивает Павла, тот должен подойти — и подходит к растерянной Тасе, а в это время около них уже веет спокойная улыбка Лэри, и лукаво-нежный голос ее окружает их, пряча первые минуты смущения.