Николай Крашенинников - Целомудрие

«Ну зачем ты сердишься?» — мелькнуло в голове Павла, но он взглянул на Умитбаева, и сердце его сжалось.

— Ты не хочешь? — повторил Умитбаев и сурово глянул на него какими-то белыми глазами. Руки его были в карманах пальто. Точно держал он в них что-то, держал или ощупывал.

— Помилуй, отчего мне не хотеть? Я рад, — растерянно ответил Павлик.

И засмеялся Умитбаев.

— Как «отчего»? Очень понятно: оттого, что будут тебе… — он близко придвинул к глазам Павла свое искаженное лицо, — будут хлопоты и… неприятности…

Павел отшатнулся, поняв, едва не крикнув, но Умитбаев успокоительно коснулся его руки, голос его осекся беспомощно, как у ребенка:

— Потому, что ты друг мне, больше мне здесь не к кому обратиться, и я ни к кому не хочу.

Маленький, невинный, как крылышко голубя, кусочек бумаги словно перелетел из кармана Умитбаева к Павлу. Такой скромный и невинный, он резнул ему глаза, остановил дыхание.

— Это что? Зачем?

— Через час распечатай. Мы пришли. Не звони. Лезь через забор.

Так не раз бывало, чтобы этого не исполнить. У кухни можно было

постучать кухарке в окно. Павлик перелез через забор, за ним легко перемахнул Умитбаев.

— Ты постучи… Осторожно, не разбуди, — сказал он хрипло. Кажется, по лицу его текли слезы. Или это был пот. Или лед с ресниц оттаял.

— А ты?

— Я сейчас за тобой. Стучи.

— Зачем ты берешь эту рогожку?

— Как зачем? Затем, чтоб… не напачкать в доме. Я подстелю. Стучи же. Вон она, не спит. Кажется, и мать…

Павел быстро вошел в сени. Неужели мама ждала их? Нет, только кухарка. Он хотел спросить ее: «Мать спит?» Старуха повернулась и уронила со стола что-то — тазик или жестянку. Нет, она ничего не роняла, кто-то стукнул. Павел подался к выходу.

— Умитбаев, что ж ты? Зачем ты сидишь на рогоже?

Умитбаев сидел у стенки, низко склонив голову, без шапки. В руке его был зажат револьвер. С правого виска тихо, как живая сетка рубинов, стекали ясные капли крови на барашковый воротник пальто.

Под тучами свинцового цвета несется поезд. Совсем не похоже на зиму, это небо осени, грязное небо; желтая мгла окутала дали, поезд ревет угрожающе и сотрясается на стыках рельсов. Как бы окаменевшее, деревенское кладбище проносится мимо глаз Павла, покачивая темными поломанными крестами.

«Да кладбище…» Павел думает о кладбище, думает о смерти, о той недавней ужасной смерти, которая выгнала его из их города, которая высылает его в Москву.

Он вспоминает холодное небо утра и тусклый блеск промерзшего солнца.

Напротив (франц.).

Большой круг (франц.).

На коленях (франц.).

Благодарю (франц.).

Сад королевы (франц.).

Хорошо (киргиз.).

Благородство обязывает (франц.).

До последнего предела (лат.).

Будем радоваться, пока мы молоды (лат.).

Обнаженные женины (франц.)

В здоровом теле здоровый дух (лат.).