Хаим Граде - Немой миньян

Слава Богу, что откликнулась старшая продавщица, добродушная и говорливая. Самое время, сказала она, хватит уже аскету оставаться неприкаянным. Но младшая продавщица, худенькая, с проворными руками и кислой физиономией, вмешалась по своему обыкновению с сердитой издевкой: для того, чтобы стать раввином в местечке, ребу Довиду-Арону пришлось подстричь бороду? А вот она думает, что он заранее начал прихорашиваться для жены. Ведь поляки требуют от обиженных литовцев, чтобы те снова дали ездить из Вильны в Ковну [115] Современное литовское название — Каунас. , а из Ковны — в Вильну. Тогда реб Довид-Арон сможет вскорости увидеться со своей женой.

Вержбеловский аскет всегда считал чудом то, что поляки отобрали Вильну у литовцев и литовские пентюхи закрыли из-за этого границу. Благодаря им его проклятая жена не может приехать из Ковенской Литвы и схватить его за горло, вырвать ему бороду и пейсы за то, что он скрывается от нее столько лет. По той же причине разговоры о приближающейся войне с немцами, сильно пугавшие евреев, пугали вержбеловского аскета еще больше. Поляки подражают немцам и угрожают в свою очередь войной литовцам, если те не согласятся открыть границу. А если литовская граница действительно откроется, то для него, реба Довида-Арона Гохгешталта не останется уголка на земле, где бы он мог спрятаться от своей жены. Но настроение у евреев все время менялось. Сегодня они считали, что беда уже на пороге, а назавтра переводили дыхание, говоря, что этот из Берлина, да сотрется его имя, только пугает. Вот и вержбеловский аскет успокаивался и начинал обдумывать свой тайный план, как обезопасить себя и не допустить, чтобы конкуренты увели у него богатую вдову Песелес. Но сейчас он собственными глазами видел, что упомянутая богатая вдова Песелес улыбается и едва сдерживается, чтобы не начать смеяться над ним. Он ответил этой насмешнице, низенькой продавщице, чтоб она провалилась, с гневом:

— А если моя жена и приедет, то разве я ее боюсь? Я не испугаюсь, даже если мой отец приедет!

Хозяйка накричала на продавщицу и шагнула к аскету, чтобы задержать его и успокоить. Но реб Довид-Арон Гохгешталт задрожал всем телом и бросился прочь на улицу в таком страхе, словно Хана-Этл Песелес была дьяволица и родная сестра его проклятой жены из Ковенской Литвы.

Реб Мешулем Гринвалд, помешанный раввин, как его называли, каждый день с утра до вечера сидел в Немом миньяне и писал свое сочинение с поспешностью и напряженностью человека, пишущего письмо в последние полчаса перед уходом поезда. За неделю до Хануки, когда ледяной ветер уже резал лицо, реб Мешулем Гринвалд перестал писать и принялся останавливать аскетов в молельнях и людей на улице, рассказывая каждому, что его сочинение уже готово. Теперь самое время издать его, и тогда мир увидит, что немцы измыслили на евреев навет. Большое ясное лицо венгерского раввина, с черными пылающими глазами и белой кудрявой бородой, вызывало почтение, смешанное со страхом и жалостью. Он ходил в широком длинном лапсердаке, в еще более широкой раввинской накидке поверх лапсердака, но с распахнутой грудью, и не замечал, что уже зима. Ни у кого не было духу ответить ему: а если напечатают вашу книгу, так не будет войны? Поэтому, пока он говорил, слушатели молчали, опустив глаза, чтобы он не догадался, что его считают помешанным.

Распорядитель городской общины вышел из молельни на Синагогальном дворе. Реб Мешулем Гринвалд остановил его и снова принялся рассказывать то же самое: в своем сочинении он доказывает знамениями и чудесами [116] То есть с бесспорной очевидностью. Цитата из библейской книги Дварим (Второзаконие, 4, 34). , что повсюду в Гемаре, где говорится о гоях, наши мудрецы имеют в виду прежних язычников, которые были убийцами и лжецами; но совсем не имеются в виду, Боже упаси, нынешние христиане. Так почему же ничего не делается, чтобы напечатать его сочинение и спасти евреев, пока не поздно? Распорядитель городской общины стоял в растерянности. Венгерский раввин с белой растрепанной бородой казался ему пророком Самуилом, которого царь Саул вызвал из могилы перед своей последней битвой с филистимлянами.

— У меня нет средств, чтобы напечатать мои собственные сочинения по Торе, так что же я могу сделать для вашей книги? — оправдывался распорядитель.

— Я не писал сочинение по Торе, чтобы показать свой острый ум, я своим сочинением хочу спасти евреев от гибели, — реб Мешулем Гринвалд сказал это, резко повернулся и вошел в синагогу Семерых Вызываемых к Торе, из которой распорядитель только что вышел. Там уже читал предвечернюю молитву свежий миньян, и кантор у бимы уже произносил «Высокую кдушу», чтобы это заняло меньше времени [117] Кдуша — буквально «святость», отрывок из молитвы восемнадцати благословений. Обычно эта молитва в предвечернюю службу целиком читается дважды: сначала каждым молящимся про себя, а затем кантором. Однако существует возможность «ускорить» предвечернюю службу. В этом случае кантор сначала читает вслух молитву восемнадцати благословений до «кдуши» включительно, после чего каждый из молящихся дочитывает молитву про себя. . Как только молящиеся отстояли тихую молитву восемнадцати благословений, венгерский раввин поднялся на биму и ударил по столу.

— Эти, с позволения сказать, мудрецы, эти немецкие профессора пишут в своих книгах, что Талмуд учит евреев, как устраивать подкоп под царства и учинять революции. Я доказываю в моем сочинении, что по еврейскому закону нельзя поддерживать восстания против царства. Великий галахический авторитет выносит постановление, что если известно о еврее, который изготавливает фальшивые деньги или другие подделки, надо обязательно выдать его царству [118] Имеется в виду нееврейские гражданские власти. . Я трудился над моим сочинением годами, но я не требую ни денег, ни почета, и я готов издать это сочинение без упоминания моего имени, лишь бы спасти евреев, прежде чем будет поздно».

Молящиеся еще не закончили молиться, соблюдающие траур еще должны были сказать поминальную молитву: в бейт-мидраше воцарилась мертвая тишина, и евреи стали выходить из него один за другим. Когда реб Мешулем Гринвалд спустился с бимы, перед ним стоял только помощник служки с открытым ртом и с кружкой для пожертвования в руке, словно он хотел показать венгерскому раввину без слов, что из-за него молящиеся разбежались и не положили в кружку той пары грошей, которые он, помощник служки, получает за то, что собирает миньян.

Больше, чем от всех остальных, реб Мешулем Гринвалд требовал помощи от владелицы хлебопекарни, которая летом каждую пятницу подшивала новую чистую тетрадь к его сочинению. Теперь венгерский раввин заходил не только по пятницам, но и по несколько раз в день, говорил пару слов и быстро выходил. Продавщицы потребовали от хозяйки: пусть она поставит у двери специально нанятого дворника, чтобы он не впускал помешанного, потому что когда он входит и начинает говорить, у домохозяек опускаются руки. Вместо того чтобы покупать печенье и сладкие бабки, женщины хватают буханки хлеба и бегут домой, словно уже началась война и свирепствует голод. Хана-Этл Песелес не искала спасения. Но ей было до боли в сердце жалко больного ребе, и она едва дождалась, чтобы в пекарню зашел лесоторговец Рахмиэл Севек. Хотя они больше не собирались пожениться, они остались добрыми друзьями и даже немного больше того.