Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Подошли к нему двое или трое человек. Этот схватил мешок, тот поднял саквояж, а еще один потянул его за собой. Решил Ицхак, что их прислали встретить его, чтобы облегчить ему вступление в Эрец Исраэль, и в душе его сложились высокие слова «Матерь наша, земля Сиона, послала своих сыновей встретить брата, вернувшегося к ней». Хотел он показать им письма, в которых писали о нем лидеры Галиции, чтобы те знали, что не ошиблись в нем. Не успел оглянуться, как уже сидел в маленькой лодке, болтающейся меж скалами и утесами.

Лодка ныряет вниз и взлетает вверх на ужасающих волнах, и грязно-белая, зеленоватая пена поднимается от них, и соленая вода бьет его по лицу, и по рукам, и кусает глаза. Матросы тащат лодку за нос, и проклятия и рыдания несутся от лодки к лодке. Ударяют они веслами, покоряя упрямые воды, и при этом орут и проклинают друг друга. Огромные скалы выскакивают из моря и хотят продырявить дерзкую лодку, но лодка ускользает от них, а те сердятся и злятся, прячутся в море и выжидают, сидя в засаде, и вновь поднимаются и обдают пеной лодку и сидящих в ней. Но лодка пробирается между ними и плывет себе. Еще не успел Ицхак понять, чем все это кончится, как обхватил его матрос и перенес на сушу.

Стоял Ицхак на земле Эрец Исраэль, увидеть которую мечтал всю свою жизнь. Внизу под его ногами — скалы Эрец Исраэль, а наверху над его головой пылающее солнце Эрец Исраэль, и дома Яффы поднимаются из моря, как воздушные замки, как облака славы, а море отступает и наступает на город, но море не проглатывает город, и город не выпивает море. Еще час-два назад был Ицхак в море, а теперь он на земле. Еще час-два назад дышал воздухом изгнания, а сейчас он пьет воздух Эрец Исраэль. Не успел он привести свои мысли в порядок, как предстали перед ним моряки и потребовали плату. Вытащил кошелек и дал им. Потребовали еще. Дал им. Потребовали еще. Под конец попросили бакшиш.

Как только он расстался с арабами, появился перед ним еврей и взял вещи Ицхака. Повел он его улицами и переулками, дворами и закоулками. Деревья с пышными кронами тянутся вверх, и странные животные жуют жвачку. Солнце шпарит сверху, а песок жжет снизу. Плоть Ицхака — огненное пламя, и жилы его — пламенеющий огонь. Горло его хрипит, и язык — как лепешка, и губы пересохли, и все тело — сосуд, полный пота. Вдруг подул ветерок и принес с собой жизнь. Но как появился внезапно, так внезапно и исчез. И опять будто бы засунули его в огненные ножны и в бассейн с кипятком. Смотрел он на то, что перед ним, и поражался. Привел его этот человек в какой-то двор и ввел в мрачный дом, полный мешков, и свертков, и пакетов, и корзин, и ящиков, и коробок, и множества других пожитков, и сказал ему: «Уже накрывают на стол и вот-вот пригласят господина отобедать». Нащупал Ицхак те самые письма, в которых написали о нем наши предводители в Лемберге; надо показать их хозяину дома, дабы тот убедился, что не ошибся в нем.

Хозяин дома не ошибся в Ицхаке, зато Ицхак ошибся в хозяине дома. Дом этот служил заезжим двором, а хозяин дома был хозяином заезжего двора и старался он для Ицхака только с одной целью — получить с него плату за кров и стол. Если бы пошел Ицхак со своими попутчиками на корабле, не попал бы в эту гостиницу с тощей едой и жирными клопами, которые высасывали из него кровь ночью, подобно их хозяевам, что высасывали из него деньги днем. Или, может, и те, с кем он познакомился на корабле, владельцы гостиницы и вся их дружба ради выгоды? Смирился Ицхак и принял все с любовью. Сказал себе Ицхак, завтра я выхожу в поле, и не нужны мне эти деньги, привезенные из изгнания, и не важно, много взяли с меня или мало.

Провел Ицхак этот день и ночь в гостинице. Много пил, и мало спал, и ждал рассвета, чтобы отправиться в поселение. Как только наступило утро и решил он уйти, сказал ему хозяин: «Позавтракай сперва, а потом пойдешь». После того, как он поел и собрался идти, сказал тот ему: «Куда?» Сказал он ему: «В Петах-Тикву». Сказал тот ему: «Уже ушел дилижанс». Хотел он поехать в Ришон ле-Цион, сказал тот ему: «Сегодня нет туда дилижанса». Хотел отправиться в другое место, сказал тот ему: «Это поселение захватили арабы и разрушили его». Всегда находил хозяин гостиницы предлог, чтобы задержать Ицхака. В то время гостиница стояла пустая, и уж если попадался постоялец, держал его хозяин, пока не кончались у того деньги. Понял Ицхак намерения хозяина. Собрался и пошел искать повозку.

Вышел Ицхак искать повозку. Не успел шагу ступить, как увяз обеими ногами в песке. Это — песок Яффы, который подбирается под тебя, чтобы проглотить тебя. Не успеваешь ты ступить на него, как он осыпается под твоими ногами и превращается в сплошные ямы.

Солнце стояло в зените и ударило в голову Ицхака. Глаза его наполнились соленой влагой, но огонь кипятил и пожирал ее. Одежда его отяжелела, и ботинки обжигают как угли. Выглаженная рубашка, надетая в честь Эрец Исраэль, прилипла к телу, как размокшая маца, а шляпа ниспосылает на его лицо соленую росу.

Бесформенные дома разбросаны в песке, и песок перекатывается через порог и трется о стены. Окна заперты, и жалюзи на них сверкают на солнце. Не видно никаких признаков жизни в этих домах, только лужи с помоями, полные до краев и источающие дурной запах, свидетельствуют о том, что человеческие существа обитают здесь.

Идет Ицхак по пустыне. Ни человека на земле, ни птицы в небе. Только солнце стоит между небом и землей как некая ужасная сущность, не терпящая под собой никакого другого бытия. Если он не сгорит на солнце, изойдет потом. Уже перестал Ицхак ощущать свою одежду и башмаки и слился с ними в одно целое. Под конец и себя самое перестал ощущать, будто не его это тело.

Милостию Божией не потерял он сознания. Помнил Ицхак дорогу назад и понимал, что может вернуться в гостиницу. Собрал он все свои силы и не повернул назад. Говорил: сегодня я прихожу в мошаву, и вхожу в лес, и сажусь в тень под дерево, и никакая жара в мире не страшна мне. Фантазером был Ицхак и полагал, что жители поселений сажали леса, чтобы сидеть в их тени.

Прошло время — выбрался Ицхак из песчаной пустыни и попал в населенное место. Верблюды, и ослы, и мулы, нагруженные товарами, стояли себе, будто не на них лежит поклажа. Сидели арабы с разноцветными длинными трубками во рту и глазами, поднятыми к небу. Тут же стояли евреи и болтали с арабами.

Обратился Ицхак к одному из парней. Сказал ему: «Сударь, где могу я найти здесь повозку, которая идет в одно из еврейских поселений?» Протянул юноша руку и поздоровался с ним. Посмотрел на него приветливо и сказал: «Новый человек, новый человек!» Наклонил Ицхак скромно голову и сказал: «Вчера я прибыл и теперь хочу поехать в Петах-Тикву или в Ришон ле-Цион. Может быть, знает господин, где я могу найти повозку?» Ответил ему юноша: «Видит гойсподийн мой ряд зельеных деревьес? Если да, пусьть соблаговольит гойсподийн мой повернуть к тьем зеленьим деревьес и там найдет гойсподийн мой повозкейс, которые гойсподийн мой ищейс, это тье, что ийдуйс в Пейсах-Тиквэ и тье, что ийдуйс в Рехойвес и в Ришойн ле-Цийэн и тье, что ийдуйс в другие пойселейнейс братьев наших, сынов Исроэйля, заселяющих Свяйтую Землю в Святой Стране». Почему он так говорил? Потому что смеялся над ашкеназским произношением Ицхака. Разговорился с ним Ицхак, и зашли они в кафе выпить лимонада.