Шмуэль-Йосеф Агнон - Вчера-позавчера

Много раз Ицхак хотел поехать в Иерусалим — и не ехал. Когда он был без работы, не было у него денег на дорогу. Когда начал работать и зарабатывать, боялся оставить работу, чтобы не наняли вместо него других. Тем временем познакомился он с Соней. Познакомившись с Соней, опасался расстаться с ней и уехать в другое место. Когда она стала чуждаться его, вернулся он к мысли об Иерусалиме.

Как-то раз встретил он Соню. Пошел провожать ее. По дороге заговорили они об Иерусалиме. Сказал Ицхак: «Я еще не был там». Сказала Соня: «Каждый, в ком есть капля крови, а не цветная водичка, едет и смотрит». И добавила Соня: «Нет места в Иерусалиме, где бы я не побывала. Что только я видела и чего не видела! „Бецалель“ и профессора Шаца, кабинет Бен Йегуды [38] Бен Йегуда Элиэзер (1858–1922) — пионер возрождения иврита. и стол, на котором он писал большой словарь в тюрьме. И все дни, что я провела в Иерусалиме, я не спала. Днем осматривала древности, а по ночам гуляла со студентами „Бецалеля“ по стенам города и мы танцевали при свете луны».

Нежный румянец покрыл вдруг ее лицо, как в ту ночь, когда отдал ей Ицхак свой первый поцелуй. Увидел это Ицхак, и сердце его задрожало, как золотые волоски на ее верхней губе. Протянул он руку погладить ее по голове. Отдернула она голову и сказала: «Идем!» У своего дома она протянула ему руку и сказала: «Прощай!» Не успел он ответить, как она исчезла.

В те дни душа его была полна противоречий. Хотел он поехать в Иерусалим — и хотел остаться в Яффе. Оставил он свое ремесло и целыми днями бродил по городу. Однажды встретила его Соня на улице и была поражена, что он бродит без дела. Сказал он ей: «Уезжаю я в Иерусалим, а работу оставил». Кивнула ему Соня головой и сказала: «Наконец-то», — как человек, которому надоел его друг, беспокоящий его больше, чем надо, и он говорит: наконец-то ты понял, что пора исчезнуть; и не спросила она его, когда он вернется, а спросила, когда он едет. Сказал Ицхак: «Я еду в Иерусалим искать работу». Улыбнулась Соня: «Ты придешь попрощаться со мной?» Протянула ему руку и ушла.

Ицхак отправил свои вещи на вокзал и пришел к Соне проститься. «Уезжаешь?» — сказала Соня. «Уезжаю», — сказал Ицхак. Сказала Соня: «Раз так, не буду задерживать тебя». Почувствовала, что нехорошо так говорить, смягчилось ее лицо, и она спросила: «Когда отходит поезд?» Прошептал Ицхак в ответ: «Через час». Сказала Соня: «Переоденусь и провожу тебя на вокзал». Надела лучшее из своей одежды и пошла с ним.

По дороге снова спросила: «Когда отходит твой поезд на Иерусалим?» Сказал Ицхак, запинаясь: «Через час он отходит отсюда». Сказала Соня: «Если так, к чему торопиться? Зайдем в кафе и попрощаемся за порцией мороженого. Согласен?» Кивнул он ей головой в знак согласия. Сделала Соня вид, будто не видит, и сказала: «Почему ты молчишь, скажи: да». Сказал Ицхак: «Хорошо, зайдем в кафе».

Зашли они в кафе и заказали мороженое. Не успели попробовать, как оно растаяло. Съев свою порцию, взглянула Соня на Ицхака, и перед ее внутренним взором прошли все ее поклонники. Иногда они — такие, иногда — другие, но Ицхак всегда с ней один и тот же и ни разу не согрешил перед ней. Взяла она его руку и попросила у него прощения. Подумала и сказала: «После этого растаявшего мороженого не мешает нам выпить крепкий кофе. Хочешь?» Ответил Ицхак: «Да». Сказала Соня: «Твой голос слаб, как будто нет у тебя воли. Никогда, Ицхак, не просил ты у меня хоть что-нибудь». Очнулся Ицхак и сказал: «Никогда я не просил у тебя хоть что-нибудь, потому что казалось мне: с тобой мне ничего не нужно». Подняла Соня глаза и оглядела его, и он тоже взглянул на нее. С того самого дня, как он познакомился с ней, не казалась она ему такой красивой, как в это мгновение. Взял он ее за руку и попросил ее: «Соня, напиши мне!» Сказала Соня: «Напишу тебе, напишу тебе». Закрыл Ицхак глаза. Посмотрела Соня на него и спросила: «Почему ты закрыл глаза, Ицхак?» Прошептал он в ответ: «Я читаю твое письмо». Сказала Соня: «С закрытыми глазами?» Открыл он глаза и сказал: «Никогда в жизни не видел я письма от девушки». Спросила Соня: «Никогда в жизни не видел ты письма от девушки?» Закрыл он снова глаза. Сказала Соня: «Ненаписанные письма ты читаешь». Кивнул Ицхак головой, и печальный свет блеснул из-под его сомкнутых век.

Хозяин кафе принес две чашки кофе. Засмеялась Соня и сказала: «Хотела я выпить с тобой крепкий напиток, а он принес нам кофе с молоком. Если хочешь ты попробовать настоящий кофе, иди к арабам, как делали мы с Рабиновичем. Опять ты грустишь? Порцию печали ты хочешь оставить мне перед своим отъездом? Когда отходит твой поезд?» Сказал Ицхак: «Уже пришло время вставать». Сказала Соня: «Ну так вставай, и пойдем, но с высоко поднятой головой». — «Да-да, — подхватил Ицхак, — с высоко поднятой головой». Сказала Соня: «Ты повторяешь мои слова». — «Да-да», — сказал Ицхак. Рассмеялась Соня и сказала: «Оставь свои поддакивания и дай мне руку». Взяла его за руку и подняла со стула. Быстро-быстро расплатилась, купила плитку шоколада и зашла к немцу-кондитеру, купила разного печенья и дала Ицхаку с собой в дорогу. Взяла его под руку и пошла с ним. Замедлил Ицхак свой шаг, чтобы растянуть дорогу. Но дорога коротка. Не прошло и четверти часа, как они пришли на вокзал.

Поезд опаздывал. Те, что прибыли и боялись, не опоздали ли, начинали злиться на турок: как это те не понимают время — пишут в расписании, что в такой-то и такой час прибывает поезд в Яффу, а на деле — его нет. Ицхак не огорчается и не злится. Наоборот, прекрасно делает поезд, что опаздывает, и хорошо бы — не пришел вовсе. Начал он воображать себе, как он возвращается с Соней в город и снимает себе комнату в немецком квартале вроде комнаты Рабиновича, а там… Не успел Ицхак закончить, как послышался резкий гудок и тарахтение подходящего поезда. Ицхак протиснулся внутрь вагона, а Соня помахала ему платком и крикнула: «Прощай, прощай, прощай!»

Вздрогнул поезд и тронулся с места. Тот, кто занял себе место, сидит, будто боится, что вытянут из-под него сиденье. Тот, кто не нашел себе свободное место, бродит с сердитым и умоляющим выражением лица. Как только все пассажиры нашли себе места и расположили свои вещи, они принялись знакомиться друг с другом и говорить о турецком паше, споры о котором еще не утихли, и о всяких других проблемах, число которых все возрастает. Потом оставили общие проблемы и перешли к собственным делам; потом заговорили о комитете ешив и о халуке, про то, что касается всех и каждого.

Ицхак сидел на занятом им месте. Временами чудилось ему, что все еще идет он с Соней, а временами чудилось ему, что он все бредет и бредет и не знает, зачем он бродит и куда он идет. Приподнял он голову и огляделся вокруг. Все до одного люди — чужие ему, и даже он будто чужой сам себе. Вспомнил он, как провожал Рабиновича, своего друга, и сравнил его отъезд со своим отъездом. Как это было? Друг его Рабинович отправился за границу, а он пошел провожать его и встретил Соню. Погруженный в свои размышления, он вытащил шоколад, который дала ему Соня, и отломил себе кусочек. Увидел, что смотрит на него ребенок, и отдал ему этот кусок. Вскочил отец ребенка, и выхватил шоколад из детских рук, и выбросил в окно, и заорал на мать ребенка: «Корова! Где твои глаза? Ты что, не видишь, что „этот“ дает нашему ребенку?» Почувствовали соседи Ицхака его обиду и решили отвлечь его беседой от этого глупого фанатика, не понимающего, что шоколад — кошерный продукт.