Владислав Ванчура - Конец старых времен

А мужчины! Входили, покашливая, и тотчас за рюмки, а потом, упершись ладонями в колени, начинали врать как по-писаному. Да, господа, то были люди не чета нынешним! Куда вам до них с вашими «позвольте заметить» да «я бы хотел упомянуть»! Нет, те не торчали бы у стен, ладонь на галстуке, другая у рта и локти к бокам…

Пан Стокласа представил меня десятку гостей — тот помещик, этот советник, один — начальник ведомства, другой — адвокат, третий — фабрикант, и так далее, бодро-весело, вплоть до секретарей. Господа пожимали мне пальцы, дамы разрешали поцеловать себе ручку. Я не мог глаз от них оторвать. Некоторые были очень красивы, но более прочих мне понравилась одна блондинка по имени Элеонора. Как только я сумел приблизиться к ней, я постарался рассмешить ее и, чтоб подбодрить, захохотал сам, издавая звуки, похожие на те, с какими рвется материя.

Кое-кто из мужчин оглянулся на меня, выказывая удивление. Это меня смутило, но один гость, славный человек по имени Якуб Льгота, подошел ко мне и сказал, что я ему нравлюсь.

— К черту жеманство! — проговорил он, кладя мне руку на плечо. — Смейтесь себе во все горло! Давайте, давайте! А коли знаете какую-нибудь веселенькую историю — выкладывайте!

Желая выразить признательность этому доброму человеку, я рассказал ему — так, чтоб никто не слышал, — случай с доктором Дювалем, когда мадемуазель де Перьен утратила девственность.

Выслушав анекдот, пан Якуб Льгота подозвал своего сына, которого звали Ян, и, заявив ему, что я не лишен остроумия, прибавил:

— Держись образованных людей!

Я протянул Яну руку, готовый заключить с ним дружбу, ибо, сказать по правде, отец его был одним из влиятельнейших людей в республике.

Человек, с которым я только что беседовал, то есть пан Якуб, ходил размашисто, имел лицо герцога, а осанку маршала. Он не сделался министром и не принял вообще никакого поста потому, что всего этого (а может, и большего) мог достичь, когда ему заблагорассудится. Я давно слышал о нем и знал, сколь длинна его рука. И я подумал: «Бернард, этот любезный господин, возможно, изменит твой удел. Постарайся ему понравиться. Он лидер помещичьего крыла крупнейшей политической партии. Это современный князь, а подобные молодцы многое могут. Держись его, Бернард, держись изо всех сил!»

Размыслив потом, что может сделать Якуб Льгота для моего хозяина, я начал кое-что понимать. «Так вот в чем штука! — сказал я себе. — Вот зачем Стокласа устроил эту пышную охоту, вот зачем пригласили мы графа Коду! Верно, верно! Ведь у этих двоих (то есть у пана Якуба и Коды) где-то за границей нескончаемая судебная тяжба, а за нашими блюдами и бутылками они прекрасно могут договориться. Приглашение графа — поистине добрая услуга пану Якубу, Да, тут мы сделали правильный ход, и адвокат лопнет со злости…»

Нашего поверенного звали доктор Пустина. Я знал, что после войны он возглавил крыло мелких землевладельцев той же партии, в которой верховодил пан Якуб Льгота. Адвокат сей притворялся бедняком (хотя денежки у него водились). Известно было еще, что он имеет виды на барышню Михаэлу. Я же у него впал в немилость. Он не переваривал меня и готов был в ложке воды утопить. За что? Ах, господа, есть ли у вас другая причина отказываться от копченого окорока с горохом, кроме той, что вам это блюдо не по вкусу? Я, кажется, никогда не наступал доктору на мозоль. Он не выносил меня просто потому, что терпеть меня не мог. Я платил ему тем же.

Полагаю, вы не хуже моего отличите архипройдоху от честного малого. Представьте же себе мужчину с удлиненной физиономией, клочкастыми бакенбардами и с румянцем, который то появляется, то исчезает, наподобие морских приливов и отливов. Что касается роста, то адвокат наш достигал ста семидесяти сантиметров, нос у него был римский, а челюсти — как у летучей мыши. Он слыл щеголем, но мне казался отвратительным, точно так же, как и барышне Михаэле. Звали его Йозефом. Он вел дела нашего хозяина при покупке Отрады, и я уверен, что водил Стокласу за нос. Его главной целью было жениться на Михаэле. Прочее же занимало его лишь во вторую очередь — когда-нибудь потом, быть может, после свадьбы, когда речь пойдет уже о его собственной выгоде. Крыло мелких землевладельцев, которым верховодил наш адвокат, имело кое-какое влияние в партии, но до пана Якуба всем было далеко! Право, сравнивая этих двоих, я не мог не пожалеть адвоката. Куда ему с его юридическими крючками до пана Якуба! Что пану Якубу вся политика мелких хозяев!

Присутствие знатных гостей придавало мне смелости. Я пил, как губка, и вот захотелось мне поехиднее проехаться на счет адвоката. Однако люди, подобные ему, везде себя чувствуют как рыба в воде, я же (всего лишь жалкий библиотекарь и простак) почитался в замке чуть повыше лакея и чуть пониже повара. Трудно мне было уязвить Пустину. Его окружали высокопоставленные чиновники, и я заметил, что адвокат разговаривает с ними даже чуточку свысока.

Между тем пан Якуб допил чай, поставил чашку на столик, откашлялся и подошел к группе вокруг нашего поверенного. Чиновные гости расступились — и оба петуха от политики оказались нос к носу.

Что у вас новенького, доктор? — спросил пан Якуб.

Трудимся изо всех сил, и наша идея обретает почву под ногами.

Должен ли я понимать это буквально?

Игра слов здесь не к месту! — отрезал адвокат, но пан Якуб не дал ему продолжать.

Безусловно! — перебил он Пустину, и смех его отдался писклявым эхом в толпе секретарей. А старый толстяк, поискав глазами, потянулся к бокалу.

Я все поставил на службу… — начал было снова адвокат, и снова пан Якуб перебил его:

О, об этом сейчас не время. Но, слыхал я, вы отлично наладили дело — говорят, все теперь пляшут под вашу дудку. Сколько у вас организаций? О, так много? Смотрите, приятель, как бы они вас не захлестнули!

Крестьянство — опора государства!

И вы из этого выводите заключение, что крупные помещики — враги его?

Тут наш адвокат принимает позу праведного старца на ярмарочных образках и продолжает излагать принципы своей райской экономики. Он ополчается на поместья, превышающие дозволенные размеры; по его мнению, в крупных землевладениях есть что-то от нечистого.

Государственное хозяйство? — говорит он. — Что? Как? Государственный надзор? Разве это не одно и то же? Разве подобные стремления не на руку разрушительным идеям социализма? Разве помещики старого закала вместе с чужаками и крикунами не мешают нормальной жизни нации? Дайте людям немного земли — не так чтоб чересчур, но и не мало! Дайте им столько земли, сколько им требуется, — и увидите, как расцветет мирный труд, увидите, как будут опровергнуты мягкотелый гуманизм и учение, чуждое нам!