Ричард Олдингтон - О вы, джентльмены Англии!

Конечно, Гарольд не был способен играть главную роль в «уловлении» выгодных клиентов: без хитрого старого сводника Розенграба он был бы довольно беспомощен. Но под руководством этого ловкача он добывал большие деньги.

С удовлетворением констатируя, что преданность Гарольда Истинной Вере хорошо вознаграждалась, мы должны, однако, сказать, что такое фанатическое служение Золотому Тельцу имеет свои неудобства. Так, например, из-за него Гарольд совершенно не понимал чувств Эстер и ничуть не интересовался ее жизнью.

Вообще говоря, собственное невежество никогда не смущало Гарольда — он всегда готов был дать совет жокею, как тренировать лошадей, или поучать художника, как следует писать портреты. Он верил в завет: «Стремитесь войти в Царствие Денежное, а все остальное приложится». Однако те из нас (а таких, конечно, найдется немало), кто готов восхищаться этим великим и праведным мужем, забывают одно: поглощенный своей славной деятельностью, он совершенно не заметил, что Эстер влюбилась в Блентропа. Он ничего не замечал и потом, когда она стала любовницей Блентропа. Люди доброжелательные припишут его слепоту тому, что он очень уж ревностно служил своему Делу, а скептики — тому, что он как раз в это время менял Нэнси на Мод. Нэнси была тоненькая блондинка, а Мод — пышная брюнетка (как видно, господа финансисты ценят оба эти типа красоты).

После своего падения Эстер боялась, что ей будет очень стыдно смотреть в глаза обманутому супругу и их невинному ребенку, но убедилась, что страх этот совершенно напрасен: она испытывала только чувство торжества и удовлетворения. Когда законный брак становится для женщины насилием, измена мужу иногда возвращает ей самоуважение. Почти три месяца Эстер жила в том лихорадочном напряжении всех чувств, какое порождает тайная страсть, когда ее приходится скрывать и удовлетворять только украдкой, в редкие или неподходящие минуты. Счастьем это назвать трудно, но Эстер вся ушла в свою любовь. Самообладание и умение притворяться, которым любовь учит неверных жен, помогали ей удивительно легко обманывать Гарольда. И однажды вечером, месяца через три после первой ее встречи с Блентропом, эти два качества особенно понадобились ей.

В этот вечер Гарольд после целого дня служения своему богу и человечеству вернулся домой злой как никогда. С той минуты, как он вошел, он начал придираться к Эстер и продолжал донимать ее с неослабевающей злобной настойчивостью. Она все переносила терпеливо в сознании, что ее грех стоит такой расплаты. После обычной сцены из-за туфель, не нагретых у камина, недостаточной супружеской нежности Эстер и неподходящего меню обеда Гарольд неожиданно разразился следующей тирадой:

— И это далеко не единственное, в чем ты провинилась передо мной, Эстер. Сегодня я узнал, что доверять тебе нельзя.

У Эстер виновато екнуло сердце, но она спросила совершенно хладнокровно:

— Это почему же?

— Да потому, что ты меня подвела. Я имею в виду лорда Блентропа.

Эстер почувствовала, что краснеет, и мысленно упрекнула себя в отсутствии самообладания. Как Гарольд мог узнать правду? Ну что ж, оставалось только лгать до конца, а если это не поможет, — держать ответ. В худшем случае Гарольд может развестись с ней, а там… разве так уж плохо стать леди Блентроп? И во всем величии своей веры в любимого она сказала спокойно:

— Право, не понимаю, о чем ты толкуешь?

— Вот как? Не понимаешь? — подхватил Гарольд. Он пытался говорить саркастическим тоном, но голос его звучал только обиженно. — Что ж, придется объяснить. Я познакомил тебя с Блентропом для пользы дела, не так ли?

— Да, так ты говорил.

— И велел тебе угождать ему, верно?

— Да. И ты находишь, что я поняла твой наказ слишком буквально?

Тут уж Гарольд на миг опешил. Однако, игнорируя эту загадочную реплику, сердито продолжал:

— А ты, конечно, не постеснялась сорвать самое крупное дело из всех, какие когда-либо плыли мне в руки. Да знаешь ли ты, что я мог заработать на нем тридцать, а то и сорок тысяч фунтов?

— Нет, этого я не знала, — отвечала Эстер с невольной брезгливостью. — Да и откуда я могла знать: ведь ты мне никогда ничего не говоришь.

— А зачем тебе говорить? Что ты можешь понимать в серьезных и важных делах, если даже выполнить самый простой наказ — и то не умеешь? Я мог бы, пожалуй, выжать эти деньги из других, но раз нельзя пустить в ход имя Блентропа, ничего не выйдет. «Член нашего правления лорд Блентроп, майор, кавалер ордена Бани, награжденный также крестом «За военные заслуги» и орденом «За отличную службу», — вот чем мы хотели козырнуть. Это внушало бы людям доверие — все знают о его подвигах под Юлюком. Как раз такой герой войны нам нужен был в правлении, чтобы проводить замечательную послевоенную программу. А ты все испортила.

— Значит, он отказался?

— Отказался ли? Конечно! И мало того — он уехал, чтобы я не мог его достать. Согласился занять какой-то пост в Вест-Индии и… Что это с тобой?

Эстер была смертельно бледна. Борясь с охватившей ее слабостью, она впилась ногтями в ладонь. Гарольд смотрел на нее сердито и с недоумением. Наконец она сказала:

— Ничего. Продолжай. Значит, уехал в Вест-Индию?

— Да. Сегодня утром я получил от него письмо. Пишет, что он вынужден уехать и не может стать членом нашего правления, так как, чтобы надзирать за делом, надо жить в Англии. Этакая чепуха! Кому нужен его «надзор»? Нам было бы еще удобнее пользоваться его именем в то время, как он сидел бы за границей. А теперь он уехал, не дав на это согласия. И во всем виновата ты! Наверное, ты его отшила или чем-нибудь обидела — он даже не кланяется тебе в письме. У меня-то совесть чиста, я его обхаживал как только мог. Господи, сколько времени потратил зря на этого болвана!.. Притворялся, будто мне интересно слушать без конца болтовню о его победах в поло и грязных интрижках с бабами… Ну, опять! Что с тобой делается, скажи на милость?

Эстер быстро встала, но с трудом удержалась на ногах. Колени у нее тряслись, в голове и глазах она ощущала жгучую боль. Она прижала руки к вискам и почувствовала, как под пальцами вздулись и судорожно бьются вены.

— Извини, мне что-то нехорошо, — сказала она жалобно. — Позволь мне уйти и лечь. Мне очень жаль, что я… что я тебя подвела, Гарольд.

Гарольд с удивлением таращил глаза на закрывшуюся за ней дверь. Но гнев был сильнее удивления. Черт возьми, что это еще за фокусы? Ему совсем не нравилась эта внезапная головная боль и уход Эстер. Он намеревался долго и со смаком пилить ее, а потом, как обычно, закончить это примирением и приторными любовными ласками, в которых была немалая доля тайного садизма. И сейчас он гневно размышлял о том, как обидно содержать жену, на которую никогда нельзя положиться. Мало того что эта дура не сумела увлечь Блентропа и придержать его, пока он, Гарольд, не добьется от него подписи: именно сейчас, когда муж нуждается в некотором утешении, она уходит, ссылаясь на головную боль!