Малькольм Лаури - У подножия вулкана

Под счетом были непонятные слова: «зренье... презренье... спасенье», а еще пониже каракули, совершенно неразборчивые. Посередине Ивонна прочитала: «удержаться... дождаться... извиваться» и еще: «мрачную темницу», но справа были строки, которые могли, вероятно, объяснить хоть отчасти загадочный смысл этих слов, нечто вроде незаконченного стихотворения, какие-то отрывочные, клочковатые фразы, исчерканные, замаранные, переправленные, обляпанные пятнами, окруженные неуклюжими рисунками — дубинка, колесо и даже длинный черный ящик, похожий на гроб, — понять тут что-либо поначалу казалось невозможным; но в конце концов стихотворение представилось ей приблизительно в таком виде:

«На север он бежал», — мысленно повторила она. А Хью сказал:

— Vаmonos.

Ивонна согласилась уйти.

Снаружи дул пронзительный ветер. Где-то беспрестанно хлопала незакрытая ставня, ярко светилась электрическая надпись над гаражом.

Еще выше часы — «Служба точного времени»! — показывали без двенадцати семь. «На север он бежал!» Веранда ресторана опустела...

Когда они вышли за дверь, сверкнула молния и тотчас ударил гром, долгий, раскатистый. На севере и на востоке густые черные тучи поглотили звезды: Пегас незримо скакал по небу; но над головой небо еще оставалось ясным: вон Вега, Денеб, Альтаир; а на западе, за деревьями, Геркулес.

— «На север он бежал...» — повторила Ивонна.

Впереди, у дороги, возникли смутные очертания разрушенного греческого храма, две высокие, стройные колонны над двумя широкими ступенями; но через мгновение храм этот с его изумительными колоннами, с дивным совершенством пропорций исчез, и теперь на месте широких великолепных ступеней простерлись, пересекая дорогу, две полосы света, струившегося из гаража, а колонны превратились в два телеграфных столба.

Они опять свернули на тропу. Хью включил фонарик, призрачное световое пятно задрожало, расплылось, мерцающей пеленой обволокло гигантский кактус. Тропа сузилась, и Хью шел позади, а овальное пятно света скользило перед ними, прыгало из стороны в сторону, перекрываемое мятущейся, уродливой тенью Ивонны, которая была огромна, как тень великанши... Причудливые, похожие на канделябры кактусы казались сизыми в свете фонарика; прочные, упругие, они не гнулись под ветром, а лишь медленно раскачивались все разом, и чешуйчатые, колючие их стебли зловеще потрескивали.

«На север он бежал...»

Ивонна теперь чувствовала, что не пьяна нисколько; гигантский раскидистый кактус исчез, тропа, все такая же узкая, петляла меж высоких деревьев и кустарника, но идти по ней было легко.

«На север он бежал...» А они шли не на север, они шли в «Маяк». И консул бежал не на север, он тогда, как и сегодня вечером, ушел, по всей вероятности, в «Маяк». «Немногих смерть его могла бы устыдить». Над ними грозно шумели ветви, словно там, в вышине, текла бурная река. «Смерть его...»

Ивонна не была пьяна. Пьяны были кусты, которые внезапно, стремительно выскакивали на тропу, преграждали путь; пьяны были качающиеся деревья; и тем более пьян был Хью, он нарочно завел ее сюда, это ясно, желая доказать ей, что гораздо лучше, разумнее ходить по проезжей дороге, а не блуждать в этом жутком, полном опасностей лесу, где над самой головой вспыхивают электрические разряды; и вдруг Ивонна осознала, что она стоит на месте, остановилась как вкопанная, до боли стиснув руки, и говорит:

— Надо спешить, ведь уже около семи. — И она спешила, почти бежала по тропе, говоря громко, взволнованно: — Я ведь тебе рассказывала, как год назад, перед моим отъездом, мы с Джеффри условились встретиться и пообедать вдвоем в Мехико, но он позабыл, где именно, и ходил, оказывается, по ресторанам, искал меня, а теперь вот мы ищем его.

Хью запел по-испански громко, беспечно. — ...и такая же точно история вышла в Гранаде, когда мы с ним познакомились. Мы решили пообедать где-то около Альгамбры, а я подумала, что он предложил встретиться в самой Альгамбре, и не могла его найти, и опять я его ищу — в первый же вечер, едва вернулась к нему.

Над лесом прогремел гром, и Ивонна на миг снова остановилась как вкопанная, потому что ей вдруг померещилась впереди, на тропе, женщина с застывшей улыбкой на лице, которая манила к себе и протягивала лотерейные билеты.

— Далеко еще идти? — спросил Хью.

— По-моему, мы уже рядом. Каких-нибудь два поворота, а там надо будет перебраться по сваленному дереву.

— Что ж, ты оказалась права, — заметил Хью.

Наступило затишье, Ивонна взглянула вверх, на темные кроны деревьев, которые медленно раскачивались под ветром на фоне грозового неба, и у нее возникло ощущение, словно близится прилив, но вместе с тем что-то напоминало ей об утренней прогулке с Хью, вокруг витали вечерние отзвуки их утренних мыслей и звучал, подобно страстному зову моря, голос нежности, любви и скорби.

Где-то впереди раздался револьверный выстрел, похожий на резкий выхлоп автомобиля, расколол зыбкую тишину, потом грянул второй, третий.

— Опять учебные стрельбы, — сказал Хью со смехом.

Но эти земные звуки в сравнении с неистовым громовым ударом, который мгновенно за ними последовал, вызвали чувство облегчения, ведь они означали, что Париан уже близко и вскоре сквозь деревья забрезжат неяркие огоньки; вспыхнула молния, стало светло как днем, и в глаза бросилась унылая, никчемная стрелка, которая указывала назад, в сторону сгоревшего Аночтитлана; потом темнота стала еще гуще, а Хью осветил фонариком на стволе слева от тропы деревянный указатель — рука с вытянутым пальцем подтверждала, что они идут правильно:

Хью шел сзади и пел... Уже накрапывал дождь, из леса повеяло чистой, чудесной свежестью. Вот тропа описала причудливую петлю, и тут же Ивонна натолкнулась на толстый обомшелый ствол, лежавший поперек пути, и здесь, рядом, была вторая тропа, та самая, по которой она не пошла вначале, а консул мог пойти прямо от Томалина. Подгнившая лесенка с редкими перекладинами, приделанная к концу ствола, оказалась на месте, Ивонна поднялась по ней и только тогда обнаружила, что потеряла из виду свет фонарика, который нес Хью. С трудом удерживая равновесие во тьме, на скользком стволе, она снова увидела фонарик чуть поодаль, слабый огонек, блуждающий среди деревьев. Она сказала громко, с затаенным торжеством в голосе: