Оливия Уэдсли - Ты и я

— Алло, чай у вас в боевой готовности, как я вижу, — с напускным добродушием воскликнул он.

— Оставайтесь, — поспешила любезно пригласить его Тото. — Мы ждем только мистера Темпеста, вы познакомились с ним вчера, помните?

Доктор Уэбб пришел как врач, но, не задумываясь, воспользовался приглашением Тото, сказав коротко:

— Благодарю, охотно выпью чашку чаю.

У Тото чуть-чуть упало сердце, но когда зазвенел электрический звонок, который неделями бездействовал, пока всеведущая Фари не напитала его какой-то кислотой, ощущение счастья, немного потускневшее, когда доктор Уэбб присоединился к тесной компании, вспыхнуло снова.

Ник, казалось, заполнил всю крошечную комнату своей рослой фигурой и запахом пунцовых роз, большой сноп которых он протянул Тото с покаянной улыбкой, показывая вместе с тем свой указательный палец, в который впился большой шип. С его приходом все почему-то почувствовали себя свободно, приятно и уверенно.

Скуик он принес в подарок бутылку старого коньяку.

— Я был так огорчен, узнав от Тото, что вы больны.

Он держал руку Скуик в своей большой прохладной руке; он обладал качеством, свойственным некоторым мужчинам и сильно располагающим в их пользу, — он был подкупающе нежен и предупредителен со старухами.

Уэббу он коротко, с полуулыбкой кивнул головой.

Тото разлила чай, рассказала историю яблочного пирога — "который она обожает"!

Оказывается, это лакомство удалось раздобыть только благодаря влиянию Фари на старого испытанного одинокого друга по кондитерской части.

— Видите, как мы старались принять вас, — улыбнулась Тото Нику.

Он сидел рядом со Скуик, ел пирог, который удалось достать "только благодаря влиянию", и смотрел на Тото, радуясь возможности глядеть ей прямо в лицо.

Она похудела, но стала от этого еще прелестнее и почему-то застенчивее. Нику пришла безумная мысль: каково было бы прижать ее к себе, одной рукой можно было бы захватить ее всю.

Она тоже смотрела на него, и подбородок ее дрожал.

— О чем это? — спросил он, как когда-то в Копенгагене.

— Хотелось бы знать, о чем вы думаете. Ник нагнулся вперед.

— Старая Англия, шоколад… вопрос… ответ… помните?

Тото помнила всем существом, она коротко засмеялась, нервно тряхнула головкой, и на зардевшемся личике глаза засияли, как звезды.

Адриан Уэбб нарушил молчание. Он спросил — очень громко, так как сознавал, что спрашивает намеренно, и немного стыдился своего побуждения:

— Ваша жена здесь с вами, мистер Темпест?

На это Темпест не задумываясь ответил:

— Нет, моя жена никогда не путешествует.

— А я и не знала, что вы женаты! — беспечно воскликнула Тото. — Должна была знать, конечно, но не знала.

Уэбб шумно поднялся, она побивала его, сбивала с толку на каждом шагу и от этого становилась еще более желанной; он позволил себе небольшую дерзость и ничего на этом не выгадал, разве заслужил осуждение Темпеста.

— Я загляну завтра, — сказал он обиженно и распрощался.

Ник и Тото говорили об Ирландии и о Карди, о Париже и о Викторин. Скуик задремала, потом очнулась, пробормотала несколько слов и, наконец, крепко уснула.

За окном шел снег; остроконечные крыши и оранжевые точки огоньков в домах напоминали картинку на рождественской открытке.

Стоя рядом, Ник и Тото молча смотрели в окна, странно освещенные призрачными отблесками окружающего белого мира.

Тото говорила, рассказывала о Викторин, о которой зашла речь:

— Она научила меня многому. Открыла многое в жизни, чего я и не подозревала. О чем, во всяком случае, никогда не думала. Кажется, я и сама знала — знала, например, что иногда… встретишь человека… и чувствуешь, что наверное, наверное увидишь его снова, что никогда не забудешь, не выбросишь его из головы. Она была такая миленькая, совсем пастушка Ватто: крошечная и хрупкая, с голубыми глазами, огромными глазами, длиннейшими ресницами и очаровательной улыбкой. Ей было чуть побольше восемнадцати лет. Вы понимаете, она работала на войну, и это ее многому научило. А я… я никогда ничего не делала. Я только помогала немножко мадам де Торрен — мы со Скуик жили у нее, когда дэдди сражался. Вот и все. И сводилось это к тому, что мы приготовляли перевязочные средства, отсылали посылки, письма родственников — пустяки, в сущности, Викторин сейчас уже замужем, у нее славненькая квартирка, и летом она заведет герань на окнах. Она пишет, что словами не передать, как ей хорошо, и что быть замужем до того божественно, что нельзя об этом и говорить.

— За кого она вышла? — спросил Темпест, не потому, что это его интересовало, а потому, что ему хотелось, чтобы Тото стояла возле него, хотелось слышать ее голос.

— За Джонни Холуэя. Он очень милый. Он открыл нефтяной источник или что-то в этом роде и примчался за Викторин. Он старше ее на много-много…

— Старше на много-много… что значит, по-вашему, много-много старше? — спросил Темпест.

— Ну, Викторин восемнадцать лет, а Джонни — тридцать.

— А мне тридцать шесть… — проговорил Темпест каким-то не своим голосом.

— Странно, правда, — отозвалась Тото, — что я никогда не думала о том, сколько вам лет и женаты вы "ли нет? Не задумываешься над такими вещами, потому что это неважно… Неважно, если человек тебе друг. Возраст, женитьба — это факты, тут уже ничего не изменишь. Ну, и лучше всего оставлять их в стороне. Вот если бы заболел или страдал — другое дело. С этим можно бороться, можно помочь…

— Значит, вы ничего не имеете против моего возраста и против того, что я женат? — суховато спросил Темпест.

— Ничуточки, конечно! Чего ради? А вы разве против моего возраста и против того, что я не замужем?..

"Неужели она в самом деле совсем нераспустившийся бутон, и ни один лепесток еще не отогнулся, открывая дорогое сердечко?" — думал Темпест.

И сказал вслух, чуть хрипло:

— Что бы я дал за то, чтобы не быть женатым!

— Почему? — спросила Тото прямодушно.

— Потому что я хочу быть совсем свободным. Моя жена — мы не виделись уже десять лет — никогда не любила меня, а между тем я чувствую себя прикованным. Я хочу освободиться, теперь хочу.

В маленькой комнате совсем стемнело, только красное пламя печки освещало небольшое пространство. Скуик продолжала спать.

Тото слегка шевельнулась, и ее опущенная рука случайно коснулась руки Ника. Он сжал ее в своей.

— Какая вы холодная!

Он сжимал ее руку, положив ее себе на грудь, и рука Тото в этом теплом убежище ощущала, как сильно и быстро бьется его сердце. И вся она вдруг потянулась к нему в ответ. Кончики пальцев Ника, казалось, излучали волшебный ток, который пронизывал ее всю насквозь; кругом плыл золотой туман, и сквозь этот туман она услыхала его голос: