Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи

Комментарии: Т. Г. Динесман — постраничные примечания ко всем очеркам и вводные заметки к очеркам «В дороге», «Переписка», «Кандидат в столпы», «Превращение», «Опять в дороге», «Семейное счастье», «Еще переписка», «Непочтительный Коронат», «Благонамеренные речи. XII. Переписка», и С. А. Макашина — вводные заметки к очеркам «К читателю», «Охранители», «Столп», «Отец и сын», «По части женского вопроса», «Кузина Машенька», «В дружеском кругу», «В погоню за идеалами», «Тяжелый год», «Привет», «Приятное семейство», «Благонамеренная повесть».

Переводы иноязычного текста — Е. А. Гунста.

Гр. — «Гражданин».

Изд. 1876 — «Благонамеренные речи. Сочинение М. Е. Салтыкова (Щедрина)», тт. I и II, СПб. 1876.

Изд. 1880 — то же, СПб. 1880.

Изд. 1883 — «Благонамеренные речи. Сочинение М. Е. Салтыкова (Щедрина). Издание второе», СПб. 1883.

Изд. 1933–1941 — Н. Щедрин (М. Е. Салтыков ). Полн. собр. соч. в двадцати томах, ГИХЛ. М. 1933–1941.

Макашин — С. Макашин . Салтыков-Щедрин. Биография, т. 1, издание второе, дополненное, Гослитиздат, М. 1951.

MB — «Московские ведомости».

ОЗ — «Отечественные записки».

ПВ — «Правительственный вестник».

РМ — «Русский мир».

«Салтыков в воспоминаниях » — Сборник «М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников. Предисловие, подготовка текста и комментарии С. А. Макашина», Гослитиздат, М. 1957.

«СПб. вед.» — «Санкт-Петербургские ведомости».

Благонамеренные речи *

Первый появившийся в печати очерк цикла «Благонамеренные речи» — «В дороге» — был написан по свежим впечатлениям поездок Салтыкова летом 1872 года в связи с делами о наследстве по селам и городам Московской, Тверской и Ярославской губерний. Салтыков с особой остротой ощутил, сколь глубоко проникли в русскую жизнь после реформы 1861 года новые, буржуазные отношения. Уже в первом по времени написания и опубликования очерке, как в завязи, намечены многие темы будущей книги: приход «новых людей» — деревенских собственников-капиталистов, кулаков, арендаторов, торговцев — как грядущих «столпов» российской действительности, социальная и нравственная выморочность дворянства, упадок духовных и нравственных основ современного общества, прикрываемый «благонамеренными речами». «Констатировать, какие бывают на свете благонамеренные речи», — это и было, по словам Салтыкова, задачей очерка, определившей необходимость его продолжения . Большинство очерков и рассказов, написанных в качестве этого продолжения и составивших новую книгу Салтыкова, имело под собой документальную основу — впечатления и наблюдения, полученные писателем во время его поездок по Московской, Тверской и Ярославской губерниям в родные места, где он улаживал дела по своим имениям с родственниками и крестьянами.

«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений. Сфера их объемлет здесь и исключительно быстрые процессы капитализации пореформенной России, и судьбы помещичьего хозяйства после реформы 19 февраля 1861 года, и состояние народных нравов, и повседневный, обывательский провинциальный быт. Как справедливо отмечает Е. Покусаев, по своему замыслу «Благонамеренные речи» — одно из синтетических произведений Салтыкова-Щедрина [478]. От очерка к очерку «исследовал» Салтыков современный ему срез повседневной, по преимуществу провинциальной жизни на переломе 70-х годов. «Исследовательская» задача определила и специфические средства художественной изобразительности: «Благонамеренные речи» почти свободны от гиперболизации, сатирической фантасмагоричности, элементов гротеска, столь типичных для творческого метода сатирика.

В журнальной публикации этот цикл мог восприниматься недостаточно внимательным читателем как более или менее последовательное обозрение внутренней жизни страны, напоминающее хронику «Наша общественная жизнь». Такого — чисто тематического — восприятия «Благонамеренных речей» писателю было явно недостаточно. Для него была крайне важна идейная «сверхзадача», которую он преследовал в этом цикле, цельность сквозной философской мысли. Изменяя структуру цикла при подготовке его к отдельному изданию [479], Салтыков и стремился добиться необходимой ему цельности и стройности произведения, как в отношении идейного. замысла, так и в развитии мысли, в архитектонике воплощения своего замысла. В связи с отдельным изданием «Благонамеренных речей» он писал 1 ноября 1876 года П. В. Анненкову, что «взятые в совокупности, они имеют несколько другой смысл, нежели читанные урывками в журнале».

Следует отметить, что критика 70-х годов не смогла достаточно глубоко осмыслить «Благонамеренные речи». Более того, некоторые очерки цикла вызвали открытое раздражение и неприязнь либеральной печати. «К чему же, спрашивается, выводить на свет божий такие головные типы?» — спрашивал по поводу очерка «Еще переписка» рецензент газеты «Новости» [480]. «Тон очерка, — вторил ему другой, — не совсем гармонирует с формою переписки, и потому из-за корреспондирующих между собою героев слишком просвечивает сам автор» [481]. Это избитые типы, писал третий рецензент, «и — главное — такие, на которых и не стоит останавливаться серьезному сатирику» [482].

«Благонамеренные речи» были неодобрительно встречены и одним из виднейших демократических публицистов и критиков той поры Н. В. Шелгуновым, который лишь к концу жизни пересмотрел свое отношение к Салтыкову. А пока он опубликовал в журнале «Дело» (№ 10 за 1876 год) под псевдонимом Н. Языков статью «Горький смех — не легкий смех», где, в духе известного выступления Писарева («Цветы невинного юмора», 1864), заявляет, будто от сатиры Салтыкова «веет холодным барством», будто ей «недостает ясной мысли, стройного и последовательного миросозерцания».

И все-таки правда российской действительности, заключенная в «Благонамеренных речах», была столь неопровержима, что ее не могли не признавать фактически публицисты и критики, отнюдь не дружественные Салтыкову. Даже Буренин, назвавший очерк «Опять в дороге» «бойкой юмористической картинкой», делал из очерка выводы, опровергающие эту поверхностную оценку: «Кулаки и маклаки <���…> оказались неизбежно руководителями общественного движения и принялись направлять современный прогресс по пути, выгодному для них. А этот путь <���…> есть путь полного нравственного и социального банкротства в будущем…» [483]