О. Генри - Собрание сочинений в пяти томах. Том 5

— Друзья мои, — сказал он, — у вас всех вид интеллигентных людей, и я считаю своим долгом сказать несколько слов касательно ужасного и позорного положения вещей, которое наблюдается в этой части страны. Я имею в виду кошмарное варварство, проявившееся недавно в некоторых из самых культурных городов Техаса, когда человеческие существа, созданные по образу и подобию Творца, были подвергнуты жестокой пытке, а затем зверски сожжены заживо на самых людных улицах. Что-нибудь нужно предпринять, чтобы стереть это пятно с чистого имени вашего штата. Разве вы не согласны со мной?

— Вы из Гальвестона, незнакомец? — спросил один из людей.

— Нет, сэр. Я из Массачусетса, колыбели свободы несчастных негров и питомника их пламеннейших защитников. Эти костры из людей заставляют нас плакать кровавыми слезами, и я здесь для того, чтобы попытаться пробудить в ваших сердцах сострадание к чернокожим братьям.

— Полагаю, вы можете смело ехать дальше, — сказал один из группы. — У нас на этот счет свой взгляд на вещи, и до тех пор, пока негры будут совершать свои гнусные преступления, мы будем их наказывать.

— И вы не будете раскаиваться в том, что призвали огонь для мучительного отправления правосудия?

— Нисколько.

— И вы будете продолжать подвергать негров ужасной смерти на кострах?

— Если обстоятельства заставят.

— В таком случае, джентльмены, раз ваша решимость непоколебима, я хочу предложить вам несколько гроссов спичек, дешевле которых вам еще не приходилось встречать. Взгляните и убедитесь. Полная гарантия. Не гаснут ни при каком ветре и воспламеняются обо все что угодно: дерево, кирпич, стекло, чугун, железо и подметки. Сколько ящиков прикажете, джентльмены?

Они сидели у камина с трубками. Их мысли стали обращаться к далекому прошлому.

Разговор коснулся мест, где они провели свою юность, и перемен, которые принесли с собой промелькнувшие годы. Все они уже давно жили в Хаустоне, но только один из них был уроженцем Техаса.

Полковник явился из Алабамы, судья родился на болотистых берегах Миссисипи, бакалейный торговец увидел впервые Божий свет в замерзшем Мэйне, а мэр гордо заявлял, что его родина — Теннесси.

— Кто-нибудь из вас, ребята, ездил на побывку домой, с тех пор как вы поселились здесь? — спросил полковник.

Оказалось, что судья побывал дома дважды за двадцать лет, мэр — один раз, бакалейщик — ни разу.

— Это забавное ощущение, — сказал полковник, — посетить места, где вы выросли, после пятнадцатилетнего отсутствия. Увидеть людей, которых вы столько времени не видели, все равно что увидеть привидения. Что касается меня, то я побывал в Кросстри, в Алабаме, ровно через пятнадцать лет со дня своего отъезда оттуда. Я никогда не забуду впечатления, которое на меня произвел этот визит.

В Кросстри жила некогда девушка, которую я любил больше, чем кого-либо на свете. В один прекрасный день я ускользнул от приятелей и направился в рощу, где когда-то часто гулял с ней. Я прошел по тропинкам, по которым ступали наши ноги. Дубы по обеим сторонам почти не изменились. Голубенькие цветочки могли быть теми же самыми, которые она вплетала себе в волосы, выходя ко мне навстречу.

Особенно мы любили гулять вдоль ряда густых лавров, за которыми журчал крохотный ручеек. Все было точно таким же. Никакая перемена не терзала мне сердца. Надо мной высились те же огромные сикоморы и тополя; бежала та же речушка; мои ноги ступали по той же тропе, по которой мы часто гуляли с нею. Похоже было, что, если я подожду, она обязательно придет, легко ступая во мраке, со своими глазами-звездами и каштановыми кудрями, такая же любящая, как и прежде. Мне казалось тогда, что ничто не могло бы нас разлучить — никакое сомнение, никакое непонимание, никакая ложь. Но — кто может знать?

Я дошел до конца тропинки. Там стояло большое дуплистое дерево, в котором мы оставляли записки друг другу. Сколько сладких вещей могло бы рассказать это дерево, если б только оно умело! Я считал, что после щелчков и ударов жизни мое сердце огрубело — но оказалось, что это не так.

Я заглянул в дупло дерева и увидел что-то, белевшее в глубине его. То был сложенный листок бумаги, желтый и запыленный от времени. Я развернул и с трудом прочел его.

— «Любимый мой Ричард! Ты знаешь, что я выйду за тебя замуж, если ты хочешь этого. Приходи пораньше сегодня вечером, и я дам тебе ответ лучше, чем в письме. Твоя собственная Нелли».

Джентльмены, я стоял там, держа в руке этот маленький клочок бумаги, как во сне. Я писал ей, прося стать моей женой, и предлагал положить ответ в дупло старого дерева. Она, очевидно, так и сделала, но я не нашел его в темноте, и вот все эти годы промчались с тех пор над этим деревом и этим листком…

Слушатели молчали. Мэр вытер глаза, а судья забавно хрюкнул. Они были пожилыми людьми теперь, но и они знали любовь в молодости.

— Вот тогда-то, — сказал бакалейный торговец, — вы и отправились в Техас и никогда больше не встречались с нею?

— Нет, — сказал полковник, — когда я не пришел к ним в ту ночь, она послала ко мне отца, и через два месяца мы поженились. Она и пятеро ребят сейчас у меня дома. Передайте табак, пожалуйста.

Кроткого вида человек с одним глазом и робкой виляющей походкой вошел в один из хаустонских баров в то время, когда там никого не было, кроме владельца, и сказал:

— Прошу прощения, сэр, не позволите ли вы мне зайти на одну секунду за стойку? Вы можете не спускать с меня глаз. Я хочу взглянуть на одну вещь там.

Содержателю бара делать было нечего, и он из любопытства удовлетворил просьбу посетителя.

Кроткого вида человек зашел за стойку и подошел к одной из полок.

— Не будете ли вы любезны снять на минутку эту бутылку с вином и стаканы?

Владелец сделал это и обнаружил расщепленную часть задней доски и в ней маленькую дырку, довольно глубоко идущую внутрь.

— Спасибо, больше ничего, — сказал кроткий человек, выходя из-за стойки.

Он в раздумье прислонился к ней и сказал:

— Я прострелил эту дырку в полке девять лет тому назад. Я пришел сюда со страшной жаждой и без единого цента в кармане. Хозяин отказал мне в выпивке, и я начал палить. Эта пуля пробила ему ухо и пять бутылок шампанского прежде, чем попасть в полку. Я так громко гаркнул после этого, что двое людей сломали себе руки, пытаясь выбраться за дверь, а хозяин так дрожал, когда смешивал для меня виски с содовой, что можно было подумать, что он наливает лекарство, которое надо взбалтывать перед употреблением.

— Да? — сказал владелец.

— Да, сэр, мне сегодня что-то не по себе, а такое самочувствие всегда делает меня резким и вспыльчивым. Немного джина и английской горькой хорошо помогает в этих случаях. Раз шесть, помнится, я выпалил в тот день, про который я вам рассказываю. Виски без всяких примесей вполне годится, если нет джина.