Генри Джеймс - Послы

— О, стало быть, у вас с братом та же склонность. Семейное сходство! Ваш брат, должна признать, — правда, в отличие от вас, он давно уже в Париже, — ваш брат удивительно вписался в наш круг.

И она обернулась к Стрезеру — женщина, владеющая искусством с удивительной легкостью переводить разговор с одного предмета на другой. Разве его не поразило, как на редкость просто нашел Чэд свое место, и разве ему самому не послужили познания его молодого друга?

Стрезер оценил ее маневр: чтобы с ходу взять такую ноту, требовалась смелость, и немалая, и она ее явила. Однако в голову невольно закралась мысль: на каких еще нотах ей пришлось играть с тех пор, как она сюда пожаловала? Ублаготворить миссис Покок она могла, лишь предъявив наглядные выгоды; а что в парижской жизни Чэда было примечательнее, чем тот новый уклад, который он себе создал? И раз уж она решила не прятаться, лучше всего было предстать перед миссис Покок как часть этого уклада, как зеркало, показывающее, каким уютным, каким налаженным домом он живет. Этот замысел четко и ясно читался в ее дивных глазах, и, когда она прилюдно потянула нашего друга в свою лодку, им в глубине души овладело необоримое волнение, за которое позднее он не преминул упрекнуть себя. «Ах, не расточайте мне столько ласки! — молил он мысленно. — Вы выставляете нас близкими друзьями. А что, собственно, было между нами? При каждой встрече я весь сжимаюсь внутри. Да и встречались мы всего с полдюжины раз». Он вновь посетовал на порочный закон, неотвратимо управлявший личными сторонами его жизни. Вот и сейчас все произойдет так же нелепо, как уже без конца оборачивалось с ним: миссис Покок и Уэймарш, разумеется, решат, что он вступил в отношения, в которые и не думал вступать. Оба, без сомнения, приписывают ему — иначе и быть не может, при том тоне, какой она взяла, — права, вытекающие из подобного рода отношений, тогда как единственное, что он мог, — это держаться на краю бурного потока, не давая затянуть себя в него. Внезапно им овладел страх, но, добавим, не разгорелся, а, вспыхнув на мгновение, тотчас сник и совсем иссяк. Стрезер откликнулся на призыв мадам де Вионе и под огнем просвечивающих Сариных глаз ответил ей, а этого было вполне достаточно, чтобы оказаться в ее лодке. Все остальное время, пока длился ее визит, он только тем и занимался, что, лавируя между двумя противными сторонами, помогал удалому суденышку держаться на плаву. Оно вихляло под ним, но он не покидал своего места. Раз он взялся за весло и обязался грести, он греб.

— От этого наши встречи станут вдвойне приятны, если, дай Бог, мы с вами будем иметь случай видеться, — сказала мадам де Вионе в ответ на утверждение миссис Покок, что в Париже она не новичок, и тотчас добавила, что, разумеется, располагая помощью и вниманием мистера Стрезера, который у нее всегда под рукой, миссис Покок, естественно, ни в ком не нуждается. — Вот уж кто, по-моему, сумел узнать и полюбить свой Париж за такой короткий срок, за какой это еще никому не удавалось. При таких гидах, как мистер Стрезер и ваш брат, о чьих еще советах может идти речь? Но самое главное, чему мистер Стрезер может научить, — это как отдаваться своим привязанностям, уходить в них целиком.

— Я не так уж далеко ушел, — возразил Стрезер, испытывая такое чувство, словно он призван дать миссис Покок предметный урок того, как умеют говорить парижане. — Боюсь, что смогу лишь показать, как недалеко я ушел. Времени потрачено уйма, а выгляжу я, полагаю, так, как если бы и не тронулся с места. — Он бросил на Сару взгляд, который, по его расчетам, должен был сойти за примиряющий, и, с молчаливого одобрения мадам де Вионе, сделал, так сказать, свое первое официальное заявление: — А если говорить всерьез, все это время я занимался только тем, для чего приехал.

Мадам де Вионе немедленно воспользовалась случаем его поддержать.

— И вы вновь обрели своего друга, узнали его заново, — подхватила она с такой радостной готовностью, словно оба, служа общему делу, не раз уже совещались и были повязаны клятвой во взаимной помощи.

Услышав ее слова, Уэймарш отвернулся от окна.

— О да, графиня, — сказал он, как если бы речь шла о нем, — он вновь обрел меня и, полагаю, кое-что обо мне узнал, хотя не уверен, насколько ему это понравилось. Пусть сам скажет, как он думает: по душе мне его похождения или нет.

— Но, помилуйте, — весело сказала графиня, — я вовсе не вас имела в виду. Разве из-за вас мистер Стрезер приехал сюда? Я говорила о мистере Ньюсеме, о котором мы все беспрестанно думаем и ради которого миссис Покок нашла возможность приехать, чтобы восстановить тесные родственные связи. Какая это радость для вас обоих! — храбро заключила мадам де Вионе, смотря Саре в глаза.

Миссис Покок отнеслась к этому монологу как нельзя лучше, однако Стрезер заметил: никаких версий по части своих намерений и планов она допускать не собиралась. Ей ни к чему покровительство или поддержка — слова, которые на самом деле обозначают лишь ложное положение. Она сама знает, как показать то, что сочтет нужным показывать, и тотчас выразила это с сухим блеском, вызвавшим в памяти Стрезера прекрасные зимние утра в Вулете.

— У меня нет нужды искать каких-либо возможностей, чтобы свидеться с братом. Дома нам о многом приходится вместе думать, на нас лежит большая ответственность и тьма обязанностей, и дом наш, кстати, совсем не плох. И на все, что мы делаем, — добавила Сара, — у нас есть веские причины. — Словом, она ничем себя не выдала, но как женщина, благосклонная к ближнему, сочла возможным чуть-чуть приоткрыться: — Я приехала сюда, потому что… потому что приехала.

— И это прекрасно! — воскликнула мадам де Вионе, ни к кому в частности не обращаясь.

Пять минут спустя они уже поднялись из кресел, провожая собравшуюся уходить графиню, и стояли, состязаясь во взаимной учтивости, что породило дальнейший обмен репликами. Только со стороны знаменитого адвоката был сделан демарш: с задумчивым видом, приглушая — то ли инстинктивно, то ли из осторожности — шаг, он возвратился к открытому окну и занял прежнюю выгодную позицию. Сверкающая стеклом и позолотой комната — вся в узорчатой камке, золоченой бронзе, зеркалах и часах — выходила на юг, и летом спущенные жалюзи ограждали ее от утреннего солнца, но сквозь щели виднелся раскинувшийся внизу сад Тюильри и все, что за ним, и вездесущий дух Парижа, подымаясь оттуда, ощущался в прохладе, сумеречности и манящей приветливости, в блеске позолоченных решеток, шуршанье гравия, цоканье подков и свисте кнута, вызывавших в памяти парад, которым начинают представление в цирке.

— Думаю, я скорее всего найду возможность посетить брата, — сказала миссис Покок. — У него, без сомнения, премилая квартира.