Фрэнсис Фицджеральд - Загадочная история Бенджамина Баттона

Было ясно, что она предпочла бы такую же популярность в Нью-Йорке.

В комнату вошли Барни, миссис Барни и Барлотто.

- Ага! - воскликнул Барлотто, когда им представили Джорджа Айвза. - А она не верила, что вы не принц. - Он положил руку на колено своему новому знакомому:

- Мисс Лавджой искала принца с того самого дня, как услыхала, что он на борту. Мы сказали ей, что это вы.

Эвелина устала от Барлотто, устала от всех них, кроме Эдди О’Салливана, однако ей хватало такта не показывать этого, когда они работали вместе. Она огляделась. Кроме их компании и двух русских священников за шахматной доской, в курительной никого не было: первым классом ехали всего тридцать пассажиров, хотя в нем вполне могли бы разместиться две сотни. И вновь она задумалась о том, какая Америка ее ждет. Вдруг комната стала угнетать ее - она была слишком велика, слишком пуста, - и Эвелина ощутила настоятельную потребность создать вокруг немного отзывчивой суеты и веселья.

- Пойдемте ко мне в салон, - сказала она, вложив в голос весь свой пыл, так что в нем прозвенело свободное, волнующее обещание. - Включим фонограф, позовем судового врача и старшего механика и заставим их играть в покер. Я буду приманкой.

Когда они спускались на нижнюю палубу, она уже знала, что затевает все это ради новичка. Ей хотелось сыграть для него, показать, какую радость она умеет дарить людям. Под причитания фонографа - на нем завели песенку «Ты сводишь меня с ума» - она дала волю фантазии. Она была гангстершей, «марухой», а все путешествие служило единственной цели: заманить мистера Айвза в лапы мафии. С наигранной хрипотцой она обращалась то к одному, то к другому; двух немцев из судовой команды тоже вовлекли в происходящее, и они, плохо понимая английский, тем не менее уловили живость и обаяние этого импровизированного спектакля. Она была Энн Пеннингтон, Хелен Морган, [3] жеманным официантом, явившимся, чтобы принять заказ, - всеми ими по очереди, и все это в такт непрекращающейся музыке.

Позже Джордж Айвз пригласил всех поужинать с ним сегодня вечером в ресторане наверху. А когда народ разошелся и глаза Эвелины обратились к нему, ища одобрения, он спросил, не хочет ли она прогуляться с ним перед ужином.

На палубе было еще сыро, и парусина по-прежнему защищала их от надоедливой мороси. Тускло мерцали желтые лампочки, на пустых шезлонгах валялись брошенные одеяла.

- Здорово у вас получается, - похвалил он. - Вы похожи на… на Микки-Мауса.

Она схватила его за руку и повисла на ней, скорчившись от смеха.

- Мне нравится быть Микки-Маусом. Послушайте - именно здесь я стояла и смотрела на вас, когда вы проходили мимо. Почему вы не сделали четвертый круг?

- Вы меня смутили, и я поднялся на шлюпочную палубу.

Когда они добрели до носовой части, вдруг разом распахнулось множество дверей и люди ринулись из них к бортам. - Наверное, им дали что-нибудь не то на ужин, - сказала Эвелина. - Нет… глядите!

Это была «Европа» - плавучий остров света. Она становилась больше с каждой минутой, на глазах превращаясь в заманчивую волшебную страну: на палубе огромного корабля играла музыка, лучи прожекторов скользили по его собственным бокам. В бинокль можно было различить фигурки, выстроившиеся вдоль поручней, и Эвелина мигом сочинила забавную историю о человеке, который сам гладит себе в каюте брюки. Зачарованные, они смотрели, как стремительно движется вперед быстроходный лайнер.

- Ой, папочка, купи! - воскликнула Эвелина, и тут что-то у нее внутри оборвалось: великолепное зрелище и реакция на недавнее возбуждение наложились друг на друга, у девушки перехватило дух, и ей снова живо вспомнился отец. Без единого слова она ушла вниз.

Два дня спустя они с Джорджем Айвзом стояли на палубе, а мимо плыли гигантские, неуклюжие сооружения Кони-Айленда.

- Что тебе сейчас сказал Барлотто? - спросила она.

Джордж рассмеялся:

- Он повторил то, что я уже слышал сегодня от Барни, только с большей настойчивостью.

Она испустила стон.

- Он сказал, что ты всем морочишь голову… и что с моей стороны будет очень глупо считать этот легкий флирт на корабле чем-то серьезным: все они по очереди были в тебя влюблены, и из этого ни разу ничего не вышло.

- Он не был в меня влюблен, - возразила она. - Просто позволил себе лишнее, когда мы танцевали вместе, и я его осадила.

- Барни тоже немножко волновался: сказал, что ты ему как дочь.

- Они мне надоели, - выпалила она. - Теперь им кажется, что они меня любят, только потому, что…

- Потому что видят, как влюблен я.

- Потому что я, по их мнению, заинтересовалась тобой. Два дня назад никто из них и не думал беспокоиться. Пока я их смешу, все в порядке, но стоит мне захотеть чего-нибудь своего, как они тут же начинают волноваться и проявлять заботу. Наверное, Эдди О’Салливан будет следующим.

- Зря я поделился с ними нашим открытием, сказал, что наши дома в Мэриленде разделяет всего несколько миль.

- Да нет, просто я единственная девушка с приличной внешностью в восьмидневном рейсе, яблоко раздора в мужской компании. В Нью-Йорке никто из них обо мне и не вспомнит.

Они были еще вместе, когда на них в ранних сумерках надвинулся город - высокая белая гряда южного Нью-Йорка, сбегающая вниз, точно пролет гигантского моста, и снова взмывающая к вершинам в центре, увенчанным диадемами пенистого света под россыпью звезд. - Не пойму, что со мной такое, - всхлипнула Эвелина. - Последнее время я все плачу и плачу. Как будто трагическую роль репетирую.

На палубе заиграл немецкий оркестрик, но под сенью величественного города марш показался каким-то жалким бренчанием; через несколько минут музыка смолкла.

- О боже! Это так прекрасно… - ее голос сорвался на шепот.

Если бы он не ехал с ней на юг, их роман, наверное, закончился бы часом позже, на таможне. И на следующий день, когда они направлялись в Вашингтон, ее новый друг временно отступил на задний план, а на передний выдвинулся отец. Джордж Айвз был просто милый американец, привлекательный для нее физически: с таким приятно немного понежничать в темноте за спасательной шлюпкой, но и только. У железной решетки на Вашингтонском вокзале, где их пути расходились, она поцеловала его на прощание и совсем не вспоминала о нем, пока ее поезд тащился к глинистым, поросшим низкими перелесками равнинам южного Мэриленда. Прикрывшись ладонями, Эвелина провожала взглядом погруженные во тьму редкие поселки и разбросанные там и сям огоньки одиноких ферм. На маленьком полустанке Роктауна ее встретил брат с соседским «фордом»: вся обивка в машине облезла, так что Эвелине стало неловко за свои добротные чемоданы. Она увидела знакомую звезду, из полумрака донесся смех негра, вместе с прохладным ветерком к ней прилетел слабый узнаваемый запах - она была дома. Утром, во время заупокойной службы на Роктаунском кладбище, Эвелине мешало ощущение, что она на сцене, что на нее смотрят, и это приглушило ее печаль; потом все кончилось, и сельский врач обрел свое место среди десятков Лавджоев, Дорси и Крошоу. Здесь, в окружении многочисленных родственников, его можно было оставить с чистой совестью. Потом, когда они отошли от могилы, Эвелина наткнулась взглядом на Джорджа Айвза; он стоял чуть поодаль, держа в руке шляпу. У ворот он заговорил с ней. - Извини, что пришел незваным. Мне нужно было убедиться, что у тебя все нормально.