Фрэнсис Фицджеральд - Загадочная история Бенджамина Баттона

- Пожалуйста, забери меня отсюда поскорее, - сказала она, поддавшись внезапному импульсу. - Я не могу долго это выносить. Хочу сегодня же поехать в Нью-Йорк.

У него вытянулось лицо.

- Так скоро?

- Мне нужно выучить много новых танцев и обновить репертуар. За границей как-то отстаешь от жизни.

Он заехал за ней ближе к вечеру, свежий и чистый, как его маленький автомобиль. Когда они отправлялись, она заметила, что работники на бензоколонке откликаются на его просьбы с готовностью и уважением. Приятно было видеть этого человека на фоне пробуждающейся весенней природы, его изысканная вежливость напоминала о славном прошлом Мэриленда. В нем не было европейской широты, он не старался то и дело напоминать ей о ее привлекательности; порой он словно вовсе забывал о ее существовании и молчал чуть ли не по полчаса.

Они еще раз остановились у кладбища: она взяла с собой охапку цветов, чтобы в знак последнего прощания положить их на отцовскую могилу. Он ждал ее в машине, около ворот.

Цветы рассыпались по рыхлой, не успевшей осесть земле. Теперь ее больше ничто здесь не удерживало, и она не знала, вернется ли сюда еще когда-нибудь. Она опустилась на колени. Все эти мертвецы вокруг - она знала их всех, знала их побитые непогодой лица с твердым взглядом ярких синих глаз, их крепкие худощавые тела, их души, сотворенные из новой глины под сенью леса в долгой густой тьме семнадцатого столетия. Минута за минутой чары росли, и вот уже стало трудно вырваться обратно в тот мир, где она ужинала с королями и принцами, где ее имя, выведенное аршинными буквами, бросало вызов таинству ночи. Ей вспомнились строчки Уильяма Макфи. [4]

О друг мой преданный, ты голову сложил, Покуда я впустую море бороздил.

Потом слова ушли - и она внезапно будто надломилась и поникла, горько плача.

Сколько протекло времени, она не знала. Цветы уже стали невидимыми, когда ее окликнули сзади по имени; тогда она поднялась и вытерла слезы.

- Иду! - и после: - Ну что же, прощай, отец… все отцы.

Джордж усадил ее в машину и накинул ей на плечи теплый плащ. Потом сделал большой глоток из фляги с местным ржаным виски.

- Поцелуй меня, и поедем, - вдруг сказал он.

Она почти коснулась губами его щеки.

- Нет, по-настоящему. Поцелуй.

- Не сейчас.

- Я тебе не нравлюсь?

- Мне сейчас не хочется, и лицо у меня грязное.

- Какая разница.

Его настойчивость вызвала у нее досаду.

- Поехали, - сказала она.

Он завел мотор.

- Спой мне что-нибудь.

- Потом, сейчас мне не хочется.

Через полчаса быстрой езды он остановил машину под большими развесистыми деревьями.

- Пора еще выпить. А ты не будешь? Холодает.

- Ты ведь знаешь, что я не пью. Пей сам.

- Если не возражаешь.

Сделав глоток, он снова повернулся к ней.

- Может быть, теперь ты меня поцелуешь?

Она покорно поцеловала его, но он не был удовлетворен.

- Я просил по-настоящему, - повторил он. - Не так осторожно. Ты же знаешь, как я влюблен, и говоришь, что я тебе нравлюсь.

- Конечно, - нетерпеливо откликнулась она. - Но сейчас неподходящее время. Потом как-нибудь. Ну, поехали!

- Но я думал, я тебе нравлюсь.

- Если будешь так себя вести, разонравишься.

- Значит, и не нравился никогда.

- Ох, не валяй дурака, - вырвалось у нее. - Конечно, ты мне нравишься, но я хочу попасть в Вашингтон.

- У нас уйма времени, - и потом, не дождавшись ответа: - Поцелуй хоть разок, и поедем. Она рассердилась. Будь он не так ей симпатичен, она перевела бы все в шутку. Но в ней не было смеха - только усиливающееся недовольство.

- Видишь ли, - со вздохом сказал он, - мой автомобиль очень упрям. Он не тронется с места, пока ты меня не поцелуешь. - Он хотел взять ее за руку, но она отпрянула.

- Ну вот что, - она почувствовала, как ее щеки и даже лоб теплеют от гнева. - Если ты действительно хотел все испортить, по-моему, это тебе удалось. Я думала, такое бывает только в комиксах. Это так грубо и… - она поискала слово, - так по-американски. Ты бы еще назвал меня «своей девочкой».

- Ох. - Через минуту он завел двигатель, потом машина тронулась. На небе впереди висело красное зарево Вашингтона. - Эвелина, - вскоре сказал он. - Для меня нет ничего более естественного, чем желание поцеловать тебя, и я… - Это было так бесцеремонно, - прервала его она. - Выпить полпинты виски, а потом заявить, что ты никуда не поедешь, пока я тебя не поцелую. Я не привыкла к таким вещам. Мужчины всегда обращались со мной исключительно деликатно. Некоторых вызывали на дуэль только за то, что они посмотрели на меня в казино, - и вдруг ты выкидываешь такое, а ведь ты мне по-настоящему нравился. Надо же было… - и она вновь с горечью повторила: - Это так по-американски.

- Что ж, я не чувствую за собой вины, но мне жаль, что я тебя огорчил.

- Неужели ты не понимаешь? - возмутилась она. - Если бы мне захотелось целоваться, я бы дала тебе знать.

- Мне очень жаль, - повторил он.

Они поужинали в привокзальном буфете. Он расстался с ней у двери вагона.

- До свидания, - сказала она, но уже с прохладой. - Спасибо за интересную поездку. И загляни ко мне, когда будешь в Нью-Йорке.

- Ну и глупо, - отозвался он. - Ты даже не хочешь поцеловать меня на прощанье.

Ей совсем этого не хотелось, и она помедлила, но потом все же чуть наклонилась к нему со ступеньки. Но в этот раз он отпрянул сам.

- Ничего, - сказал он. - Я понимаю, каково тебе сейчас. Увидимся, когда приеду в Нью-Йорк.

Он снял шляпу, вежливо поклонился и зашагал прочь. Чувствуя себя очень одинокой и потерянной, Эвелина вошла в вагон. Вот они, корабельные знакомства, подумала она. И все-таки ощущение одиночества почему-то не проходило. Она поднялась по лестнице среди стали, стекла и бетона, прошагала под высоким гулким куполом и вышла в Нью-Йорк. Она стала его частью, еще не успев добраться до своей гостиницы. Увидев дожидающиеся ее письма и цветы в номере, она поняла, как сильно ей хочется жить и работать здесь, в могучем потоке радостного волнения, не отпускающего душу с рассвета и до заката.

Через два дня все вошло в привычную колею: по утрам несколько часов разминки, чтобы вернуть гибкость отвыкшим от нагрузки мышцам, час на разучивание модных танцев с чечеточником Джо Крузо, а потом путешествие по городу и знакомство со всеми новинками эстрады, появившимися за время ее отсутствия.

Думала она и о своих перспективах, об очередном ангажементе. На заднем плане маячила возможность отправиться в Лондон в качестве участницы гершвиновского шоу, которое затем собирались привезти обратно. Но Англия ей наскучила. Ее привлекал Нью-Йорк, и она хотела найти что-нибудь здесь. Это оказалось трудно: в Америке у нее было меньше поклонников, да и вся индустрия развлечений переживала не лучшие времена. Наконец ее агент раздобыл несколько предложений на роли в спектаклях, которые должны были ставиться этой осенью. Тем временем она успела слегка залезть в долги; слава богу, что почти всегда находились мужчины, желающие пригласить ее на ужин и в театр.