Дмитрий Григорович - Деревня

Твердо решившись на этот раз пожертвовать двумя-тремя месяцами весны и лета, барин поспешил сообщить свой план молодой супруге. Та, несмотря на трогательные филантропические цели, под предлогом которых супруг старался расположить ее к скучной поездке, хотя несравненно более симпатизировала даче на Каменном острове, однако после многих толков и нежных убеждений кончила тем, что согласилась на предложение.

Так как поездка эта все же некоторым образом была вынужденною со стороны супругов, то положено было вознаградить себя по крайней мере всем, что только могла доставить приятного сельская жизнь. На этом основании избрали они для своего местопребывания село Кузьминское, как самое богатое, привольное, живописное и притом заключающее в себе довольно комфортабельный господский дом.

Хотя рассказчик этой повести чувствует неизъяснимое наслаждение говорить о просвещенных, образованных и принадлежащих к высшему классу людях; хотя он вполне убежден, что сам читатель несравненно более интересуется ими, нежели грубыми, грязными и вдобавок еще глупыми мужиками и бабами, однако ж он перейдет скорее к последним, как лицам, составляющим - увы - главный предмет его повествования.

Он, к глубочайшему своему прискорбию, не имеет здесь достаточно времени и места, чтоб войти в подробности касательно приезда помещика, первых его действий и распоряжений; ни слова не скажет о домашнем его быте, а прямо перескочит на то место, где помещик выступает уже как действующее лицо рассказа.

Прошли целых два длинных-длинных месяца. Барин и барыня давно соскучились и думали только, как бы поскорее вырваться из Кузьминского и уехать в Петербург.

Полные таких мыслей, сидели они однажды утром на балконе перед палисадником. День был прекрасный; легкий ветерок колыхал полосатую маркизу [4] [4] Маркиза - наружный навес у окна из бумажной материи, для защиты от солнца балкона и навевал прохладу; палисадник, облитый горячими лучами полуденного солнца, блистал всею своею красою.

Но помещик, которому пригляделись даже берега Рейна, Тироль и Италия, не обращал решительно никакого внимания на все это. Он машинально глядел на скучную, сухую местность, расстилавшуюся за садом.

- Посмотри, - сказал он, наконец, жене, указывая пальцем на пыльную дорогу, - как ошибаемся мы, думая, что уж русский простолюдин непременно должен быть дюжий и здоровый: взгляни хоть вон на эту девку... вон, вон, что идет по дороге с коромыслом, еле-еле в ней душонка держится... какая худая и желтая!

- Знаешь ли, Jean [5] [5] Жан (фр.). , несмотря на то, она довольно интересна.

- Да, пожалуй, если хочешь... Но воля твоя... elle al'air bien bête'... [6] [6] У нее очень глупый вид (фр.). Постой, я подзову ее сюда...

- Ну, вот еще; бог с ней!

- Ничего; я ужасно люблю говорить с ними; ты не поверишь, ma bonne [7] [7] Моя милая (фр.). , как люди эти бывают иногда забавны! Эй, девка! Девка! - закричал барин. - Подойди сюда!

Девка до того была занята своими ведрами, что не только не слышала голоса барина, но, казалось, даже совсем позабыла, что шла мимо господского дома.

- Эй, девка! Девка! - продолжал кричать помещик.

Она подняла голову.

Первое движение ее ясно обнаруживало намерение бросить тут же, на месте, ведра и коромысло и пуститься в бегство; но, рассудив, вероятно, что уже было поздно, ибо всего оставалось несколько шагов до балкона, где сидели господа, она поспешила отвесить низкий-пренизкий поклон.

- Подойди сюда, милая, не бойся.

Девушка подошла с видимым страхом и смущением.

- Ты чья? - спросил барин.

- Домнина... - едва внятно прошептала она.

- Кто такая Домна?

- Скотница.

- Что же, она тебе мать, что ли?

- Нет.

- А мать где?

- Померла.

- Ну, а отец-то жив?

- Помер.

- Ты, значит, круглая сирота?

- Да...

- Не бойся, - продолжал барин, - ну, чего же ты испугалась? А сколько тебе лет?

- Не знаю.

- Как тебя звать?

- Акулиной.

- Ну что же, Акулина, тебе, чай, замуж пора? Небось замуж-то хочется? А?

Акулина стояла как вкопанная и только переминала красными руками своими пестрядинную свою юбку.

- Ну, отвечай же, когда спрашивают тебя господа... Чего боишься? Говори: замуж хочешь?

Акулина не прерывала молчания.

- Je vous avais bien dit, qu'elle? était stupide [8] [8] - Я же вам сказал, что она глупа (фр.). , - произнес барин, обращаясь к жене.

- Mais aussi vous lui faites des questions... Cette pauvre fille! [9] [9] - Да, но вы задаете ей такие вопросы... бедная девушка! (фр.). - отвечала супруга.

- Ну, ступай, - сказал он, слегка улыбнувшись, - ступай, Акулина, бог с тобою... Знаешь ли, ma bonne amie [10] [10] Милый друг (фр.). , - продолжал он, когда сиротка скрылась из вида, - сделаем доброе дело: пристроим бедную эту девку к месту, выдадим ее замуж...

- Ах! И в самом деле! Мне давно хочется посмотреть на деревенскую свадьбу; говорят, обряд этот у них чрезвычайно оригинален...

- О, удивительно! Я непременно доставлю тебе это удовольствие и завтра же прикажу старосте навести справки...

Но на другой день, как назло, приехало к ним несколько соседей, и барин, вместо того чтоб приказать старосте навести справки о деревенских женихах, отправил его в город для закупки разных съестных припасов, провизии и шампанского.

Несколько дней прошло в пирах и охоте.

Соседи наконец разъехались.

В скором времени сам владетель села Кузьминского стал приготовляться в дорогу. За всеми этими хлопотами он, конечно, не мог не забыть сиротки и, без сомнения, вернулся бы в Петербург, не вспомнив даже о намерении пристроить бедную сиротку, если б один совершенно неожиданный случай не навел его опять на прежнюю мысль. Доложили, что мужички пришли и просят позволения лично поговорить с его милостью. Барин отправился в прихожую, где крестьяне в молчании ожидали его появления.

Старый кузнец Силантий, его жена, брат и старший сын, парень превзродный, рыжий, как кумач, полинявший на солнце, вооруженные, как водится, яйцами, медом, караваем и петухом, повалились на пол, едва завидели господина.

- Встаньте, встаньте! - проговорил с достоинством помещик. - Вы знаете, я этого не люблю... встаньте, говорят вам...

Семейство кузнеца медленно и как бы нехотя приподнялось с пола.

Одна жена Силантия противилась исполнить приказание и с заметным упрямством продолжала валяться по земле, так что барин вынужден был на нее наконец вскрикнуть.

- Что вам надо? - спросил помещик.

- Вот, батюшка, - начал Силантий, - не побрезгай, отец ты наш... Вы, вы отцы наши, мы ваши дети, прийми хлеб-соль.

- Какие вы глупые, право; сколько раз говорено было не носить ко мне ничего!.. Ну, куда мне все это?

- Уж так водится у нас, батюшка Иван Гаврилыч, не обидь нас, кормилец...

- Ну, ну... отдайте людям.