Генрих Клейст - Драмы. Новеллы

Пусть так! Увидим. Спрашивайте, граф.

Ты, Катарина, можешь мне открыть —
Пойми меня — все тайное, что дремлет
В глубинах темных сердца твоего?

Я сердце, господин, тебе открою,
Чтоб верно знал ты все, что в нем живет.

Так что ж, скажи мне коротко и ясно,
Тебя из дома отчего влекло
И следовать за мною повелело?

Ты, господин мой, требуешь так много.
Когда бы я лежала, как сейчас,
Не пред тобой — перед своим сознаньем,
Что суд вершит на троне золотом,
И все угрозы совести нечистой
Стояли тут же в огненных доспехах,
То и тогда на этот твой вопрос
Во мне все отвечало бы: не знаю.

Ты лжешь мне, хочешь обмануть меня,
Меня, твою опутавшего душу?
Ведь я взгляну — ты клонишься, как роза,
Что солнцу открывает лепестки.
Припомнишь ли, что сделал я с тобой,
Что с телом и душой твоей случилось?

Где?

Там ли, тут ли.

А когда?

Когда-то.

Ты помоги мне, господин.

Помочь?
Ну и чуднáя (Сдерживается.)
Ничего не помнишь?

Какое лучше видится тебе
Из разных мест, где ты меня встречала?

Мне в памяти всего яснее Рейн.

Да. Там и было. Это знать хотел я.
Скала на рейнском берегу, где мы
В полдневный зной с тобою отдыхали.
Что там с тобой случилось, ты не помнишь?

Нет, славный господин мой.

Разве нет?
А чем я освежил твои уста?

Когда я отказалась пить вино,
По твоему приказу из пещеры
Принес воды мне Готшальк, твой слуга.

А за руку я взял тебя? Поднес
К твоим губам еще… Ну, что ж молчишь ты?

Когда?

Тогда же.

Нет, мой господни.

Так, значит, позже.

В Страсбурге?

Иль раньше.

Ни разу ты руки моей не тронул.

Катрина!

Верно: в Гейльброне! Прости!

Когда?

Когда отец чинил твой панцирь.

И больше никогда?

Нет.

Катарина!

Руки?

А может, и чего другого!

Да, в Страсбурге… Я помню: подбородка.

Как это было?

Сидя на пороге,
Я плакала и, что б ни говорил ты,
Молчала.

Почему?

Мне было стыдно.

Ты устыдилась? Правда. Мой вопрос
Тебя заставил покраснеть до шеи.
А что спросил я?

Ты сказал, отец мой
Остался дома в Швабии, тоскует
Он обо мне, тебе же надо в Гейльброн
Отправить лошадей своих. Так вот,
Не захочу ли я домой вернуться?

Речь не об этом. Ну, а где еще?
Где в жизни мы с тобой еще встречались
Ведь я тебя в конюшне навещал.

Нет, славный господин.

Нет? Катарина!

В конюшне ты меня не навещал
И никогда ко мне не прикасался.

Как? Никогда?

Нет, господин.

Катрина!

Нет, нет, ни разу, славный господин!

Ну, право слово, этакая лгунья!

Пусть я погибну, пусть я в ад пойду,
Когда хоть раз…

Клянется, губит душу
Свою, девчонка глупая, как будто
Господь ей все за молодость простит!
А что произошло пять дней назад
В моей конюшне? Сумерки спускались,
И Готшальку велел я уходить?

Ох, Иисусе! Я совсем забыла!
Ты в замке заходил ко мне в конюшню.

Вот и призналась! Так зачем же ты
Божилась так, что душу погубила?
Я замке Штраль в конюшню к ней пришел.

Замучили вы девочку.

Ах, дочка!

Нет, нет!

Бесчеловечно это, право.

В конюшне ничего и не случилось,

Что ж, господа, раз вы решили так, —
Согласен я: велите расходиться.

С такой издевкой варварской нельзя
Допрашивать ребенка — мы считаем.
Над нею власть природа вам дала,
Но ваше обращенье с ней ужасней,
Чем колдовство, приписанное вам.

Я это делал только для того,
Чтоб с торжеством она пред вами встала.
Моя перчатка

за меня ответчик.
Когда невинность Кетхен вы признали,
Прошу вас, разрешите ей уйти.

Не зря вы, видно, этого хотите!

Не зря? Что? Да не вы ли, господа,
Так возмущались варварской издевкой?