Моисей Кульбак - Зелменяне

К сожалению, после войны все эти полки опустели.

Тупой топор, тупой нож, тупые гвозди. Тупость орудий, видимо, повлияла на психологию людей, и среди Зелменовых можно встретить тупой взгляд, тупую голову, тупое упрямство.

Реб Зелмеле летом на рассвете выходил во двор в одних кальсонах и с превеликим усердием подбирал помет лопатой. У дядя Зиши был железный лом. Но все же самое важное орудие реб-зелменовского двора — это терка. Благодаря терке осуществлялись знаменитые зелменовские картофельные запеканки.

У Хаеле есть примус. Первым, кто ввел примус, был Цалка дяди Юды, и поэтому вначале примус считали мужской принадлежностью.

Бера соорудил у себя на дверях письменный ящик.

У дяди Фоли есть серебряная солонка, но он ее держит под замком.

Когда-то у реб Зелмеле висел на железной цепи большой медный канделябр, как в синагоге. Он весил около пуда, но немцы забрали его.

У Хаеле есть никелированная кровать.

Говорят, что у кого-то из Зелменовых имеется серебряная ложка, но, во всяком случае, в употреблении ее не видно.

Электричество ворвалось в реб-зелменовский двор революционным путем.

Восьмилинейные лампы в домах освещали уютным светом столы и кусочки стен. В этом густом небольшом пятне люди зимними вечерами лили в себя чай стаканами и прислушивались к зиме, к ночи, к бегу тяжелой зелменовской крови. Но вот появился холодный свет электричества, мертвый свет, как у светляка, и с тех пор люди, пожалуй, не имели никакого удовольствия от жизни. Человек стал просвечиваться насквозь.

Тогда-то вокруг электричества развернулась ожесточенная борьба.

Вместе с тем Зелменовы считают по сей день, что их обделяют: ходят слухи, будто на окраину посылают худшее электричество, то, что остается на дне котла.

Фалк провел радио.

После всех войн в реб-зелменовском дворе сохранилось двенадцать унаследованных медных кружек.

Даже Эстер, переписчица прописей, казалось бы, такая тихоня, и то имеет парочку собственных кружек и медную ступку.

Лучшее средство от всех болезней — это горячие припарки.

Недаром, как только в реб-зелменовском дворе случается какое-нибудь несчастье, сразу принимаются кипятить в горшках воду.

Горячие припарки хороши от головной боли, от зубной боли, от боли в животе, от боли в сердце.

Кто из Зелменовых не лежал под горячими припарками? Разве один только дядя Фоля, но и у него как-то раз болел зуб.

Горячая бутылка воды к животу — от ревматизма, от жара.

Благородным лекарством считается варенье.

Варенье кушают лежа, опершись на руку, маленькой ложечкой, которую держат, отведя в сторону мизинец.

Варенье хорошо после обморока, после родов, от боли в сердце, от испуга.

Белая хала — при лихорадке, для роженицы, для золотушного. Хаеле дяди Юды была золотушной, но она ела сравнительно мало халы.

Курица — для роженицы.

Сливу или несколько вишен дают маленькому ребенку, когда он капризничает, не ест и плохо растет.

Леках — для больного, для парализованного, для старой женщины, чтобы макать в вино.

Венгерское вино — для роженицы.

Клизма — простая кружка с длинной резиновой кишкой и с черным наконечником. Эту посудину ввела в быт тетя Геся, которая, говорят, страдала запорами.

Тетя Геся вообще была изнеженная. С ее смертью во дворе перестали употреблять клизмы.

Зелменовы не нуждаются в такой большой машине при такой пустячной болезни. Кружка валяется где-то на чердаке. [12] Тетя Гита, в которой есть что-то от знахарки, лечит паутиной, кошачьими волосами, мочой и т. п. Это совершенно иной дух, не имеющий к реб-зелменовскому двору никакого отношения. (Примечание автора.)

Нью-Йорк. Тетя Хая-Матля со своим мужем живет уже тридцать лет в Нью-Йорке. Она уехала в Америку, но поселилась в Нью-Йорке.

Владивосток. У самого берега моря. Город, в который ездили сорванцы. Находится, быть может, дальше Палестины или даже Австрии.

Дядя Фоля пленным был в Австрии. Там живут особого сорта немцы.

Будучи еще девушкой, тетя Гита ездила со своей глухонемой родственницей, дочерью раввина, в Кенигсберг, к доктору. Там они видели лучший сорт немцев. Немцы отличаются тем, что разговаривают очень изысканно.

Тетя Малкеле рассказывала, что еще ребенком она была в Вильно. Она видела медный панцирь в витрине и Виленского гаона. Насчет гаона она, конечно, ошиблась, это был, наверное, обыкновенный раввин, окруженный служками.

На свете еще имеются теплые страны и холодные страны.

В этих странах есть слоны, апельсины, пальмовые ветви, львы, олени и чернокожие люди. Но к сожалению, все это почти нереально. Черти, например, реальнее тех чернокожих людей, трава любезник реальнее слона.

Излюбленная страна — это «глубь Расеи». Оттуда прибыл основатель рода — реб Зелмеле.

«Глубь Расеи» — это благословенная страна, где всегда хорошее лето. Хлеб в полях выше головы, в особенности пшеница.

Оттуда в старые времена привозили арбузы на осенние праздники. В «глуби Расеи» живут торговцы житом и крупные торговцы скотом.

В реб-зелменовском дворе известны в основном всего лишь три народа: русские, поляки и крестьяне.

В голове вертятся названия и других народов, но тут уже полнейшая путаница. Очень трудно, например, сказать, какая разница между графами и французами. У Зелменова в голове свалены в одну кучу: князья, графья, немцы, французы, англичане, короли и т. п.

Дядя Зиша имел когда-то дело с графом, но, быть может, это выдумка — надо еще проверить.

Это якобы произошло сразу же после женитьбы дяди Зиши. В зимний вечер к реб-зелменовскому двору подъехали со звоном бубенцов помещичьи сани, запряженные тройкой лошадей. Люди спросили часовых дел мастера. Дядю увезли тогда на две недели.

У графа посреди комнаты под стеклянным колпачком стояли огромные часы. Каждый час выходил золотой петух и кукареканьем возвещал время. Но петух перестал выходить, и графиня от огорчения заболела. Старый граф послал за часовщиком.

Дядя Зиша две недели ползал под колпаком часов, в этом стеклянном домике. У него была замечательная голова, и он в конце концов определил болезнь часов.

Настал день, и ровно в двенадцать часов дня появился петух и закукарекал.

Радость, охватившая всех в доме графа, не поддается описанию. Вечером дядю Зишу посадили вместе с князьями и французами за один стол. Дядя ничего не брал в рот, боясь трефного.

Граф опьянел и дал дяде сотню. Потом он еще больше опьянел и дал ему еще сотню. Вмешалась графиня, не то бы он, наверное, отдал ему все свое состояние.