Жак Шардон - Эпиталама

— Нет! Я не буду искать другую служанку, — сказала госпожа Дегуи Берте. — Мы отправимся в путь немедленно. Так будет проще. К тому же с Эммой я все уже обговорила. Я буду жить в голубой комнате. А ты в той, что у тебя была раньше.

Берта утешилась, подумав, что она опять увидится с Мари-Луизой.

Чтобы доехать до Нуазика, нужно было сделать пересадку в Тоннэ. Поезд уже стоял там у дальнего перрона в ожидании парижского экспресса, но отправился с опозданием, вдосталь поманеврировав и посвистев перед тем, как тронуться.

Пейзаж за окном, с тополями и ореховыми деревьями, с беленькими домами, виноградниками, с маленькими квадратами пшеничных и кукурузных полей, был неброским, но от яркого света казался радостным.

Берта вспомнила названия станций. Всякий раз как поезд останавливался, из соседнего купе из-за перегородки отчетливо были слышны голоса с сент-онжским выговором, а снаружи доносилось похрустывание гравия под ногами прохожих.

Потом потянулись плоские равнины с лугами и редкими одинокими ивами; Берта, прижавшись к окну и подставив лицо свежему ветру, почувствовала приближение болотистых мест Нуазика с его простирающимся до океана совершенно голым ландшафтом.

Как только они вышли из здания вокзала, кучер гостиницы «Золотой шар» сразу узнал их; госпожа Дегуи, прижимая к себе вещи, беседовала с Эммой, а Берта поднялась в омнибус. Огромная коляска, прижатая к самому тротуару, вздрагивала от падающих в нее чемоданов, потом тронулась и поехала, трясясь на ухабах и дребезжа стеклами. Берта сидела рядом с Ортанс и сквозь мутное стекло смотрела на почти уже позабытые, но вдруг вновь возникшие улицы, проплывавшие за окном.

Дома Берта сразу же побежала в свою комнату. Стук захлопнувшейся двери, слегка затененные девственной виноградной лозой окна, кровать, стены, вновь обретенная атмосфера уюта — все это, подобно слишком сильному аромату, заставляло сжиматься ее сердце от перехватившей дыхание радости. Она выдвинула все ящики своего письменного стола, проверила все бесценные тайнички, порылась в закоулках шкафа, потом поднялась на чердак, чтобы через слуховое оконце окинуть взглядом болотистый пейзаж, спустилась в сад, нанесла визит пихте, зашла в беседку, спеша собрать везде, где только можно, крупицы былых, исчезающих воспоминаний.

В доме слышались восклицания госпожи Дегуи. Горничная, с улыбкой на губах, ходила за Ортанс, а принесший багаж старина Жан осторожно ступал своими подбитыми гвоздями ботинками, спускаясь с лестницы.

В четверг Берта отправилась в Фондбо.

— Ну и как, малышка, — произнесла госпожа Дюкроке, усаживая Берту рядом с собой, — веселая у тебя была жизнь в Париже? Я полагаю, ты там учишься? А? Там ведь есть такие интересные учителя!

Берта не успела еще произнести в ответ ей ни слова, а госпожа Дюкроке уже повернулась к госпоже де Бригей и, так же весело и живо улыбаясь, продолжала:

— Вы в курсе, что Дегуи живут теперь в Париже?

Берта ходила к теннисной площадке, потом возвращалась опять к госпоже Дюкроке или садилась в библиотеке и листала журналы. Фондбо, который она раньше считала веселым, на этот раз показался ей унылым. Она заметила, что теперь на нее больше обращают внимания. Почему бы это? Берта чувствовала, что у нее поубавилось задора. Ей хотелось бы сидеть и спокойно разговаривать. Но Мари-Луиза говорила мало, а Антуанетта отвечала односложно, не отрывая глаз от игроков.

— Я вам не помешаю? — спросила она однажды, присаживаясь на скамейку рядом с шезлонгом, в котором расположилась Люси.

— Конечно же, нет, — медленно ответила Люси, улыбаясь своей сладенькой улыбкой, — мне очень приятно видеть вас.

Положив ладони на колени, Берта сказала:

— Я думаю, завтра вечером приедет Лоран.

— Наступает сезон выездов?

— А вы его не любите? — спросила Берта.

Она улыбнулась и, откинувшись на спинку скамейки, посмотрела в сторону дубовой аллеи; она увидела там молодого человека, направлявшегося к замку, и узнала в нем Альбера Пакари.

Опустив голову от внезапного смятения и желания куда-нибудь убежать, она дотронулась до своих волос, прикрытых шляпкой, и произнесла очень быстро:

— Я думаю, что из-за отъезда господина Шамбаро спектаклей в этом году не будет. Как можно играть пьесу господина Шамбаро?..

Госпожа Дюкроке шла в сопровождении Альбера вдоль дома и искала глазами своих дочерей.

— Так это вы сидели на скамейке? — внезапно спросил Альбер, обращаясь к Берте, когда госпожа Дюкроке ушла, уводя с собой Люси. — Я бы вас даже и не узнал…

Потом он добавил медленно:

— Целых два года!.. Вы стали девушкой…

Берта решила было разговаривать с Альбером безразличным тоном, но передумала из-за какой-то задумчивости в его лице; подняв глаза, она впервые посмотрела на него и обратила внимание на его более длинные и более темные, чем прежде, усы, слегка изменившие его внешность.

— Вы, кажется, теперь живете в Париже? — спросил Альбер. — У вас там родственники?

— Да, моя тетя Катрфаж. Я знаю, что вы знакомы с ней.

— С госпожой Катрфаж? О! Еще бы! Как странно-то! Значит, Одетта Катрфаж — ваша кузина? Когда-то вместе с Катрфажами мы отдыхали летом в Сен-Мало. Правда же, Одетта симпатичная?

— Да, очень милая… Только она показалась мне немного холодной… какой-то бессодержательной…

— Это только так кажется, — сказал Альбер. — Когда она была маленькой, ей запрещали веселиться. Мать постоянно повторяла ей: «Жизнь — это не развлечение», хотя сама-то поразвлекалась вволю. Не то чтобы она вела себя уж слишком фривольно, однако, вне всякого сомнения, весьма и весьма легкомысленно. Одетта же была воспитана в строгости. Мне даже кажется, что вы оказались едва ли не первой подругой, с которой ей позволили общаться. У нее в характере появилась какая-то собранность. В чем-то она уже совсем взрослый человек. Вам известно, что она заправляет всем хозяйством?.. Я уверен, что она вас обожает… Вы увидите… может быть, она не так уж умна…

Он говорил рассеянно, не отрывая глаз от Берты, и вдруг сказал:

— Я пытаюсь восстановить в памяти ваше прежнее лицо… У вас были красивые глаза…

Помолчав, он добавил:

— Сейчас в них больше души…

Он думал о той робкой девочке, что стояла на дороге, и взгляд его опустился на ее лежавшую на спинке скамейки руку; она убрала руку.

— А вот и коляска Шоранов, — сказал Альбер. — Вас сейчас позовут… Я попрощаюсь с вами здесь… До свидания, мадемуазель Берта; вы красивая девушка…

Задержав руку Берты в своей ладони, он сказал:

— А пальчики у вас уже не детские… Мне кажется, они теперь не такие боязливые…

У нее не было сил высвободиться из его мягкого рукопожатия, в которое она, казалось, постепенно погружалась вся без остатка.