Ричард Олдингтон - Путь к небесам

Вероятно, он не писал Адели потому, что с присущим ему пессимизмом считал это бесполезным.

В конце сентября тысяча девятьсот пятнадцатого года случай или провидение снова вмешалось в жизнь Сиббера. Он шел пешком в Британский музей и вдруг, совершенно случайно, встретился с мистером Брюстером, который долго тряс ему руку и, не переводя дыхания, справился о его здоровье и выразил свое удовольствие по поводу того, что англичан хорошо поколотили во Франции. Сиббер, помня, что они не у себя дома, стал было возражать, но мистер Брюстер не обратил на это никакого внимания.

— Что вы здесь делаете, а? Задержались проездом домой?

— Да нет, не совсем, — пробормотал Сиббер.

— Правильно, чем скорее вы уедете, тем лучше. Нелегко нам было добраться сюда из Швейцарии! Эти лягушатники — французы дьявольски подозрительны. Но пойдемте же, пойдемте! Черт возьми, как рады будут мои домашние увидеть вас!

Несмотря на протесты Сиббера, мистер Брюстер силой усадил его в такси, потом втолкнул в лифт отеля «Савой» и наконец втащил в номер, который он занимал со своим семейством.

Нет нужды исследовать мотивы, по которым мистер Брюстер — несмотря на возражения его супруги — предложил мисс Палеолог убежище в Соединенных Штатах на те несколько месяцев, в течение которых (как все думали) будут длиться военные невзгоды в Европе. Храбрый футболист поспешил записаться во французский Иностранный легион, а Швейцария была окружена огнями войны, подобно гордой Брунгильде. {23} 23 Брунгильда — героиня германо-скандинавской мифологии и эпоса. В «Эдде» — богатырша, в «Песне о Нибелунгах» — дева-воительница, правительница сказочной страны. Что же было делать Адели? В последнее время ее преследовали кошмары, которые были своего рода атавизмом: по ночам ей снилась разграбленная Византия, и она так боялась огнестрельного оружия, что при стуке захлопнутой двери бежала в страхе, как заяц. Она хотела уехать подальше, чтобы не видеть яростных схваток, в которых Европа бессмысленно уничтожала самое себя. Право же, Адель была образцом для всех нас — ведь если бы все разделяли ее чувства, война не продлилась бы и десяти минут.

После ужасов, разыгравшихся на континенте, Лондон казался городом совсем другого полушария — так он был беззаботен, воспринимая войну как крестовый поход для других и легкую забаву для себя. Но даже здесь Адель чувствовала, что она недостаточно далеко скрылась от войны. Представьте же себе, как неотразим был Сиббер, если он убедил ее забыть оскорбление, нанесенное ей в Женеве, и вынести ради него все предполагаемые ужасы войны на лондонском фронте! Тем не менее эта женитьба является одной из самых больших загадок в жизни Сиббера. Что касается Адели, то ее поведение можно объяснить тем, что для большинства женщин лучше выйти за любого мужчину и жить в лачуге, чем быть гувернанткой. Но что сказать о Сиббере? Чем объяснить такое безрассудство этого человека, холодного как рыба? Все мужчины и почти все женщины — это люди, которым не чуждо ничто человеческое, но если мы вспомним всю глубину учености Сиббера, а также всю суровость внешности и морали этого уроженца Новой Англии, безупречную строгость его жизни и величавый нигилизм его философии, — то брак этот можно счесть лишь чудовищной прихотью случая или волей провидения, ибо неисповедимы пути, которыми оно ведет к богу великую душу.

Как бы то ни было, они поженились.

Когда аббата Сийеса {24} 24 Сийес Эмманюэль Жозеф (1748–1836) — деятель французской революции. спросили, что он делал в эпоху террора, он ответил с простотой, достойной восхищения: «Я оставался в живых». Именно так мог бы ответить Сиббер, будь у него дети, которые спросили бы у него: «А что ты делал во время Великой войны, папочка?»

Затянувшаяся вражда между державами самым прискорбным образом нарушила ученую деятельность «Новой школы». Хоу вскоре исчез, и о нем не было ни слуху ни духу, из чего остальные заключили, что он попал в одну из тех могил для героев, которые в то время правительство предоставляло с такой щедростью. Другие тоже постепенно сошли со сцены, и наконец остались лишь Чолмп и Сиббер, которые продолжали нести знамя традиции. Однако за годы войны им не удалось унести его особенно далеко. Все их усилия наталкивались на безразличие, отчего они то и дело падали духом. Достаточно одного примера, чтобы понять, сколь велики были их затруднения. По совету Чолмпа Сиббер предложил прочесть членам Кентерберийского литературного общества бесплатную лекцию о влиянии Сидония Аполлинария {25} 25 Сидоний Аполлинарий (нач. 30-х гг. V в. — 483?) — галло-римский писатель, отразивший настроения аристократии периода падения Римской империи. на галльско-римскую культуру в последнюю четверть пятого века — и предложение это было единогласно отвергнуто. Упомянутая лекция вошла в творческое наследие Сиббера в переработанной форме под заголовком «Доказательства исповедания христианства в языческой Галлии», и ему была посмертно присуждена золотая медаль города Кеппуи в штате Иллинойс. Это лишь служит доказательством того, что и гению приходится ждать своего часа.

Кроме того, даже высокое мужество Сиббера пошатнулось под влиянием всеобщих невзгод и личных несчастий. Цеппелины и «фоккеры» бомбили Лондон, и Сиббер не мог найти никакой исторической параллели, чтобы успокоить себя, за исключением сомнительной истории с карфагенскими слонами; но даже в этом случае его остроумному исследованию суждено было остаться незаконченным. Важно подчеркнуть, что в эту пору он впервые проявил серьезный интерес к богословию и намекнул, что страдания Лондона можно, пожалуй, считать небесной карой. Некоторые ограничиваются тем, что считают намек Сиббера лишь ударом, нанесенным экс-кайзеру, которого Сиббер назвал вторым Аттилой, {26} 26 Аттила — царь гуннов (445–453). но другие склонны думать, что все это было сделано неспроста. Кроме того, Сиббера угнетали семейные заботы. Джон Элайас не увеличивал содержания сыну, а цены все поднимались и поднимались; исторический гений не имеет торговой ценности, а дом нужно было как-то содержать. Сиббер, проявив потрясающую энергию, согласился поступить на работу (ах, что это за безумный мир!) и взял на себя руководство галантерейным отделом в универмаге, где его учтивые манеры и изысканная внешность нашли наилучшее применение. Однако даже эта благородная жертва не снискала награды на земле. Говоря по правде — а правда непременно должна выйти на поверхность, — Джереми и Адель жили отнюдь не так счастливо, как можно было надеяться.

Подобно женам многих великих людей, Адель подверглась очень жестоким нападкам. Их супружество стало даже предметом пошлой дискуссии в одной из мало почтенных газет на тему: «Должны ли наши святые жениться?» Восторженные почитатели Джереми, разумеется, полагают, что интимная близость с одним из Бессмертных должна быть с благодарностью вознаграждена всеми возможными способами и что нежность супруги должна сочетаться с благоговейной почтительностью ученицы. Они забывают, что в наши дни непременного камердинера почти всегда заменяет герою его жена. Они забывают также, что Адель одна из первых заявила во всеуслышание о гении Сиббера и всеми силами толкала его вперед. Можно ли осуждать ее за то, что она — ничем не выдающаяся женщина — не могла быть счастлива на суровых вершинах возвышенного духа? Что она могла поделать, если его присутствие вызывало у нее (разумеется, по волей божией) чуть ли не истерические припадки! В самом деле, представьте себе, каково это потрясение для женщины, — она думает, что выходит замуж за симпатичного молодого американца, и вдруг оказывается, что она, сама того не желая, легла в постель с ангелом!