Карлос Фуэнтес - Смерть Артемио Круса

— Спасибо, я уже ел. Недавно ел.

— Смотрите, чтобы вас самого не съели. Сворачивайте, пока не поздно, на другую дорожку — к министерству труда, к КТМ, [58] КТМ — Конфедерация трудящихся Мексики, основная профсоюзная организация, находящаяся под контролем правящих кругов мексиканской буржуазии. к нам…

— Понятно, патрон. Можете на меня рассчитывать.

— Всего лучшего, Кампанела. Темните, но осторожно. Глядите в оба. Ну, Падилья…»

Вот и кончилось. Да. Это все. Все. Кто его знает. Не помню. Я уже давно не слушаю магнитофон. Но делаю вид, что слушаю. Кто тут меня трогает? Кто тут возле меня? Не нужно, Каталина. Повторяю про себя: не нужно, напрасная нежность. Спрашиваю себя: что ты мне можешь сказать? Думаешь, нашла наконец слова, которые всегда страшилась произнести? Ты меня любила? Вот оно что. Почему же об этом не говорилось? Я любил тебя. Уже не помню. Твоя ласка заставляет меня взглянуть на тебя, но я не знаю, не могу понять, зачем тебе надо теперь, тут, делить со мной воспоминание о сыне и почему на этот раз нет упрека в твоих глазах. Гордость или спесь. Это нас спасло. Это нас погубило.

— …за ничтожное жалованье, а он позорит нас своей связью с этой женщиной, тычет нам в нос нашим комфортом, дает нам то, что захочет, словно мы нищие…

Они ничего не понимают. Я делал так не им во зло. Они для меня — нуль. Я делал так для себя. Меня не интересует их болтовня. Меня не интересует жизнь Тересы и Херардо. Черт с ними.

— Почему ты не требуешь, чтобы он дал тебе хорошее место, Херардо? На тебе лежит такая же ответственность, как и на нем…

Наплевать на них.

— Успокойся, Тересита, и пойми меня, я ни на что не претендую.

— Хоть бы капля характера, даже этого нет…

— Тише, не тревожьте его.

— Тоже защитница! Тебя-то он больше всех заставил страдать…

Я выжил, Рехина. Как тебя звали? Нет. Ты — Рехина. Как звали тебя, безымянный солдат? Гонсало. Гонсало Берналь. Индеец-яки. Бедняга яки. Я выжил. Вы умерли.

— …И меня тоже. Я ему никогда не забуду — даже на свадьбу, на свадьбу своей дочери…

Никогда они ничего не понимали. Они мне не были нужны. Я пробивался один. Солдат. Яки. Рехина. Гонсало.

— Даже то, что любил, он уничтожил, мама, ты же знаешь.

— Молчи. Ради бога молчи…

Завещание? Не беспокойтесь. Существует письменный документ, с печатью, заверенный нотариусом. Я никого не забыл. Зачем мне забывать их, ненавидеть? Разве они не отблагодарят меня, сами того не ведая? И разве сами не получат удовольствия при мысли, что до последнего вздоха я думал о них, хотя бы для того, чтоб пошутить над ними? Нет, я вспоминаю о вас с безразличием трезвого закона, дорогая моя Каталина, любимая дочь, внучка, зять. Я наделяю вас удивительным богатством, а вы публично будете оправдывать его, восхвалять мой труд, мое упорство, мое чувство ответственности, мои личные достоинства. Так и делайте. И спите спокойно. Забудьте, что богатство я накопил, невольно рискуя собственной шкурой в борьбе, в суть которой не хотел вникать, потому что меня не устраивало понимать ее, потому что понимать ее и разбираться в ней мог только тот, кто ничего не ждал взамен принесенной жертвы. Ведь это самопожертвование — верно? — дать все в обмен на ничего. А как это называется — дать все в обмен на все? Но они не предложили мне всего. А она предложила мне все. Я не взял. Не умел взять. Как это называется?..

«— O.K. The picture’s clear enough. Say, the old at the Embassy wants to make a speech comparing this Cuban mess with the old-time Mexican revolution. Why don’t you prepare the climate with an editorial?.. [59] О’кей. Картина в общем ясна. Видите ли, наш старина посол хочет толкнуть речь, сравнив кубинскую заваруху с прошлым Мексиканской революции. Что, если бы вам подготовить почву хорошей передовой?. {англ.)

— Хорошо. Можно. Тысяч за двадцать.

— Seems gair enough. Any ideas? [60] Ну что ж, подходяще. Есть какие-нибудь мысли? (англ.)

— Да. Скажите ему, чтобы он провел резкую грань между анархическим и кровавым движением, которое хоронит частную собственность вместе с правами человека, и революцией — упорядоченной, мирной и легальной, то есть революцией Мексиканской, которую направляли средние слои и вдохновляли идеи Джефферсона. В конечном итоге, у народа короткая память. Скажите ему, чтобы нас похвалил.

— Fine. So long, Mr. Cruz, it’s always…» [61] Отлично. Пока, мистер Крус, всегда рад… (англ.)

Ox, как долбят мою усталую голову слова, определения, намеки. Какая тоска, какая тарабарщина. Нет, они не поймут моего жеста, Я еле могу шевельнуть пальцем: хоть бы уж выключили. Надоело мне. Не нужно и нудно, нудно…

— Именем Отца, Сына…

— Тем утром Я ждал его с радостью. Мы переправились через реку на лошадях.

— Почему ты отнял его у меня?

Я завещаю вам никому не нужные смерти, мертвые имена, имена Рехины, яки… Тобиаса…! Вспомнил, его звали Тобиас… Гонсало Берналя, безымянного солдата. А как звали ту, другую?

— Откройте окна.

— Нет. Можешь простудиться, и будет хуже.

Лаура. Почему? Почему все так произошло? Почему?

Тымногих переживешь. Будешь лежать в постели и знать, что выжил, вопреки течению времени, которое каждый миг укорачивает нить твоей судьбы. А линия жизни — где-то между параличом и вакханалией. Сплошной риск.

Ты станешь думать, что лучший способ выжить — не двигаться. Ты сочтешь неподвижность лучшей защитой от опасностей, от случайностей, от сомнений. Но твое спокойствие не остановит время, бегущее помимо твоей воли, хотя Ты сам его придумал и ведешь ему счет. Не остановится время, отрицающее твою неподвижность, грозящее тебе своим собственным истечением.

Человек — фантазер. Ты станешь измерять ход своей жизни временем, временем, которое Ты выдумаешь, чтобы жить дольше, чтобы создать иллюзию более длительного пребывания на земле. Время будет порождено твоим разумом, который сможет постигнуть чередование света и тьмы в квадранте сна; сможет зафиксировать очередность бегущих образов: огромных черных туч — предвестников грома, сверкающей молнии, грохочущего ливня, недвижной радуги; сможет распознавать звуки времени: вопли годов войны, стоны месяцев траура, крики дней праздника, весенние призывы лесных зверей. Разум сможет наконец наградить время способностью говорить, вещать, приказывать — несуществующее время вселенной, которая не знает времени, потому что оно никогда не начиналось и никогда не кончится, не имеет ни конца, ни начала — изобретенная тобой мера бесконечности, ухищрение здравого смысла. Ты придумаешь и станешь отсчитывать несуществующее время.

Ты многое узнаешь, изведаешь, оценишь, подсчитаешь, представишь себе, предусмотришь и в конце концов вообразишь, что не существует никакой другой действительности, кроме той, которая создана тобою; Ты научишься управлять своей силой, чтобы подавлять силу врагов; Ты научишься высекать искры из камней, потому что тебе надо будет кидать горящие головни ко входу своей пещеры и отгонять хищников, которые не станут разбираться, кто Ты таков и чем твое мясо отличается от мяса других животных; Ты должен будешь построить тысячи крепостей, издать тысячи законов, написать тысячи книг, поклоняться тысячам богов, нарисовать тысячи картин, создать тысячи механизмов, покорить тысячи народов, расщепить тысячи атомов, чтобы снова и снова кидать горящие головни ко входу пещеры.