Джордж Оруэлл - Ферма животных

Труд был нелегкий; все инструменты предназначались для человека, а не для животных — любое орудие было устроено с расчетом на свободную пару конечностей — а ведь ни одно животное не могло работать, стоя на задних ногах. Но замечательная изобретательность свиней позволила обойти все трудности. Что же касается лошадей, то, зная каждый дюйм поля, они сумели справиться с косьбой и уборкой сена куда лучше, чем это когда-либо удавалось Джонсу и его людям. Свиньи же, хоть и не работали физически, направляли и досматривали труд остальных. Было вполне естественно, что, владея Высшим Знанием, они приняли на себя руководство. Боксер и Люцерна сами впряглись в косилку и грабли (никаких уздечек или вожжей теперь, конечно, не требовалось) и двигались безостановочно, делая круг за кругом, а свинья, шагая за ними, призывала: «Эгей, вперед, товарищи!» или «Гоп-гоп, назад, товарищи!» — смотря по тому, что требовалось. И все животные, до самых ничтожных, трудились над ворошением сена и сбором его в копны. Даже куры и утки сновали взад и вперед под палящим солнцем, перенося в клювах маленькие пучки травы. В итоге уборка была закончена на два дня раньше, чем при Джонсе. К тому же урожай оказался богаче, чем когда-либо. Ничто не пропало, куры и утки высмотрели и собрали всё до последнего стебелька. И ни одно животное не украло ни на одну единственную жвачку. Всё лето работа на ферме шла как хорошие часы. Животные были счастливы. Такого счастья они никогда себе и не представляли. Каждая частица пищи доставляла острое осознанное наслаждение, ибо это была их собственная еда, своим трудом и для самих себя добытая ими — а не та, что скупо отмеряла им рука хозяина. Теперь, когда не было этих паразитов — людей, еды для всех стало больше. И отдыхать удавалось дольше, несмотря на неопытность большинства работающих. Много трудностей испытывали животные. Так, ближе к осени, когда они убрали пшеницу, им пришлось вымолачивать её по старинке, ногами, выдувая мякину собственным дыханием — на ферме не было молотилки. Но свиньи — с помощью своего разума, и Боксер — силой своих громадных мышц, — всегда выручали. Боксер заслужил всеобщее восхищение. Он и при Джонсе работал много, но теперь — за троих; временами казалось, что всю работу на ферме он выносил в одиночку на своих могучих плечах. С утра до ночи он тащил и толкал грузы, всегда оказываясь там, где работа была всего тяжелее. С одним петухом Боксер условился, что тот будет поднимать его на полчаса раньше, чем встают остальные, чтобы он мог по собственному выбору сделать что-нибудь особенно необходимое до того, как начнется обычный трудовой день. Его ответом на любую проблему, любую неожиданную трудность было: «Буду работать больше!» — таким был его личный девиз.

Каждый трудился по способностям. Так, куры и утки спасли для урожая пять бушелей пшеницы, подобрав рассеявшиеся по земле зерна. Никто не воровал, никто не ворчал, что мало корма; почти совсем исчезли ссоры, драки, зависть — бывшие ранее привычными чертами жизни на ферме. Никто не отлынивал от работы, во всяком случае, почти никто. Молли, правда, вставала по утрам неохотно, да и уходила с поля рановато — на том основании, что нельзя же работать, когда тебе в копыто забился камень. Да и поведение кошки было странное. Все вскоре заметили, что как только начиналась работа, кошка исчезала неведомо куда. Она пропадала часами, появляясь с невинным видом лишь в часы кормежки да под вечер, когда работа кончалась. Но у неё всегда имелись столь убедительные мотивировки, да и мурлыкала она так нежно, что не верить в ее добрые намерения было попросту немыслимо. Старый Бенджамин, осел, казалось, совершенно не переменился и после Восстания. Он работал всё так же медленно и независимо, как во времена Джонса, никогда не отлынивая и никогда не вызываясь добровольцем на дополнительную работу. О Восстании и его результатах он высказываться не желал, а когда его спрашивали, не стал ли он счастливее с исчезновением Джонса, Бенджамин отвечал лишь: «Ослы живут долго. Ведь никто из вас ещё никогда не видел мертвого осла», — и остальным приходилось довольствоваться этим загадочным ответом.

По воскресеньям не работали. После завтрака, который в этот день полагался на час позднее, приступали к церемонии, соблюдавшейся неукоснительно. Сначала — подъём флага. Снежок нашел на складе старую зеленую скатерть, принадлежавшую некогда миссис Джонс, и нарисовал на ней белой краской рог и копыто. Этот флаг олицетворял зеленые поля Англии, а рог и копыто означали символ будущей Республики животных, которая придет на смену государству людей, когда власть человеческого рода будет окончательно свергнута. После подъёма флага все животные шли в большой амбар на общее собрание, которое называлось Совещание. Здесь обсуждались планы работы на будущую неделю, предлагались и обсуждались различные проекты, принимались решения. Как правило, предлагали свиньи. Другие животные умели голосовать, но собственных решений придумать не могли. Наиболее активными в обсуждении были всегда Снежок и Наполеон. Было замечено, однако, что эти двое никогда и ни в чем между собой не соглашались: какое бы предложение ни внес один из них, другой обязательно ему противоречил. Даже когда было решено, что маленькая лужайка за садом должна быть предоставлена исключительно тем животным, которые по старости уже не могли работать — против этого возражать было невозможно — начался бурный спор о пенсионном возрасте для каждого вида животных. Совещание всегда заканчивалось пением «Звери Англии», а остальная часть дня посвящалась отдыху.

Бывшую кладовую в большой конюшне свиньи сделали своей штаб-квартирой. По вечерам они изучали здесь кузнечное дело, плотничали, осваивали другие необходимые ремесла — всё по книгам, принесенным из жилого дома. Снежок занялся также организацией животных, создавая группы, которые называл Анимальными Комитетами. В этом деле он был неутомим. Для кур он создал Яйценосный Комитет, для коров Лигу Чистых Хвостов; Комитет Переподготовки Диких Товарищей был организован для приручения крыс и зайцев; среди овец он затеял движение под лозунгом «Дадим самую белую шерсть», и так далее; в том числе были учреждены курсы по ликвидации неграмотности. Но все эти затеи, в общем, по большей части оказались несостоятельными. Так, попытка приручить диких животных провалилась почти сразу. Дикие товарищи вели себя точно так же, как раньше, и когда по отношению к ним проявлялась щедрость, они попросту бессовестно пользовались ею. К Комитету Переподготовки присоединилась кошка, и в течение нескольких дней работала очень активно. Однажды ее видели на крыше, где она вела беседы с ласточками, сидевшими в почтительном отдалении. Кошка объясняла ласточкам, что теперь все животные — друзья, и что любая птица может, если пожелает, сидеть на её, кошкиной, лапе, как на жердочке; но ласточки продолжали соблюдать дистанцию.