Жан-Жак Руссо - Юлия, или Новая Элоиза

Нет, все-таки кое-что понимаю, и, кажется, я даже когда-то объяснила такое положение: ведь твоя сердечность животворно действует на всех окружающих, — влагает в их душу что-то новое, хорошее, и они поневоле питают к тебе почтение, чувствуя, что без тебя в них не было бы этого. Признаю, я оказала тебе важные услуги, да ты так часто об этом вспоминаешь, что мне нет никакой возможности забыть о них. Без меня ты бы погибла, не отрицаю этого. Но ведь я только заплатила тебе свой долг. Возможно ли человеку постоянно видеть тебя и не поддаться исходящему от тебя очарованию добродетели, не проникнуться сладостным чувством дружбы? Ужели ты не знаешь, что всякого, кто приблизится к тебе, ты сама наделяешь оружием для того, чтобы он стал твоим защитником, и у меня перед другими лишь то преимущество, каким обладали телохранители Сезостриса [194]: я твоя ровесница, существо одного с тобою пола и была воспитана вместе с тобою. Как бы то ни было, но Клара, сознавая, что она не стоит своей сестры Юлии, находит себе утешение в том, что без Юлии она была бы еще хуже; и, кроме того, сказать по правде, я полагаю, что мы с тобой очень нужны друг другу и мы обе очень много потеряли бы, если бы судьба нас разлучила.

Итак, дела все еще удерживают меня здесь, и мне это особенно досадно из-за того, что я все время опасаюсь, как бы с уст твоих не сорвалось неосторожное слово, и ты не раскрыла бы свою тайну. Умоляю, помни, что хранить ее заставляет тебя здравый смысл, голос рассудка, а стремление признаться порождено слепым чувством. Даже наши с тобой подозрения, что эта тайна уже не является тайной для лица, коего она затрагивает, не могут служить основанием к тому, чтобы во всем признаться, хотя бы и с величайшей осторожностью. Быть может, сдержанность твоего мужа должна служить примером и наукой для нас с тобою: ведь в таком деле большая разница, сохранять ли притворное неведение или же быть вынужденным знать. Так подожди же, пока мы еще раз поговорим с тобою. Заклинаю тебя — не спеши! Если предчувствие не обмануло тебя, и уже нет на свете твоего злополучного друга, разумнее всего, чтобы его история и твои несчастия остались погребенными вместе с ним. Но ежели он, как я на это надеюсь, жив, все может повернуться по-иному. Однако надо хорошенько проверить, жив ли он. Как бы то ни было, разве не должна ты прислушаться к последним советам бедного юноши, чье злосчастье — дело рук твоих?

Что касается опасностей одиночества, я понимаю и разделяю твою тревогу, хотя и знаю, что она совсем неосновательна. Из-за ошибок, совершенных в прошлом, ты стала боязливой. Этот страх — хороший залог для настоящего. Ты была бы менее боязлива, будь у тебя больше причин страшиться своей слабости. Но я не могу простить тебе ужасных мыслей об участи бедного нашего друга. Помни, что теперь, когда характер твоей привязанности к нему изменился, он мне не менее дорог, чем тебе. Однако мое предчувствие совершенно противоположно твоему и куда более согласно с голосом рассудка. Милорд Эдуард два раза получал от нашего друга вести и после второй написал мне, что Сен-Пре плывет в Южном море, что для него уже миновали опасности, о коих ты говоришь. Ты это знаешь не хуже моего, а так горюешь, будто ничего тебе неизвестно. Пора сообщить тебе еще одну новость: корабль, на борту коего он находится, два месяца тому назад проплыл близ Канарских островов, по направлению к Европе. Об этом написали из Голландии моему отцу — а он не преминул уведомить меня, так как, по обычаю своему, извещает меня о делах других людей гораздо более точно, чем о своих собственных. Сердце говорит мне, что теперь нам недолго ждать вестей о нашем философе; довольно уж тебе проливать слезы, — разве только что, оплакав его смерть, ты еще вздумаешь плакать из-за того, что он остался жив… Но, слава богу, до этого ты, наверно, не дойдешь.

Вот и все, что я могу тебе ответить. Люблю тебя и разделяю сладостную твою надежду на долгое, вечное наше соединение. Как видишь, не тебе первой пришло это намерение, и оно гораздо скорее может осуществиться, чем ты думала. Потерпи еще одно лето, нежный друг мой, лучше нам соединиться немного позднее, нежели вновь разлучиться.

Ну что, прекрасная дама, сдержала я свое слово? Я торжествую, сударыня! Какой триумф! Скорее преклоните колена, почтительно читайте сие послание и смиренно признайте, что хоть раз в жизни Юлия де Вольмар была побеждена своей подругой [196].

Сестра моя, моя благодетельница, друг мой! Был на краю света, приехал, и сердце мое полно вами. Четыре раза пересек экватор; побывал в обоих полушариях, видел четыре части света; находился от вас на расстоянии, равном диаметру земного шара, — и ни на одно мгновение не мог уйти от вас. Тщетны все попытки бежать от того, кто тебе дорог, — милый образ быстрее волн морских и ветров следует за тобою на край света, и, куда ты ни направишься, всюду уносишь с собою то, что составляло смысл твоей жизни. Я много перенес страданий и еще горшие страдания видел у других. Сколько несчастных умерло на моих глазах! Увы! Они так дорожили жизнью! А я вот уцелел… Быть может, меня стоило меньше жалеть, нежели моих спутников: их муки были для меня чувствительнее, нежели мои собственные; они же, как я видел, всецело находились во власти своих страданий и должны были мучиться больше моего. Я, бывало, думал: мне очень тяжко здесь, но есть у меня на земле уголок, где царит покой и счастье, и, переносясь на берег Женевского озера, я вознаграждал себя за все, что претерпевал в океане. Возвратившись, я имел счастье увидеть подтверждение своим надеждам: милорд Эдуард сообщил мне, что вы обе здоровы и живете в спокойствии. Я уже знаю, что вы, Клара, потеряли мужа, но ведь у вас осталась верная подруга, осталась дочь, и это должно утешать вас в несчастье.

Очень спешу отправить вам письмо, а потому не могу рассказать подробно о своем путешествии; надеюсь, что вскоре представится для сего более удобная оказия. Пока же постараюсь дать вам кое-какое представление о моих странствиях, скорее для того, чтобы возбудить, нежели удовлетворить ваше любопытство. Четыре года потратил я на свое долгое плавание, о коем говорил в начале письма, и возвращаюсь я на том самом корабле, на котором отбыл, — лишь одно это судно капитан привел обратно из всей своей эскадры.

Прежде всего, увидел я Южную Америку, обширный континент, обитатели которого из-за отсутствия железа покорились европейцам, а те превратили сии земли в пустыню, дабы обеспечить свое господство. Я видел берега Бразилии, где Лиссабон и Лондон черпают свои сокровища и где нищие туземцы попирают ногами золото и алмазы, не смея поднять их с земли. Я спокойно пересек бурные моря, лежащие у Южного полярного круга; зато Тихий океан встретил меня ужаснейшими бурями.