Жан-Жак Руссо - Юлия, или Новая Элоиза

P. S. Дела удерживают здесь милорда Эдуарда на некоторое время; если мне дозволено будет увидеться с вами, почему бы мне не поехать раньше его, чтобы поскорее взглянуть на вас!

Хотя мы еще не знакомы, мне поручено написать вам. Самая разумная и самая любимая из всех женщин открыла свое сердце своему счастливому супругу. Он считает, что вы были достойны ее любви, и предлагает вам приют в своем доме. В нем царят невинность и мир; вы найдете в нем дружбу, гостеприимство, уважение, доверие. Спросите свое сердце, и если в нем нет ничего, что вас пугает, приезжайте без страха. Уезжая, вы оставите здесь еще одного друга.

Вольмар

P. S. Приезжайте, друг мой, ждем вас с нетерпением. Надеюсь, вы не огорчите нас отказом.

Юлия

Добро пожаловать! Сто раз скажу: «Добро пожаловать, дорогой Сен-Пре!» [201]Я полагаю, это имя останется за вами, по крайней мере в нашем обществе. Думается, это достаточно ясно говорит, что никто не собирается исключить вас из нашего кружка, если только вы сами не пожелаете оставить нас. Прилагаю при сем письмо, из коего вы увидите, что я сделала больше, чем вы просили; имейте же больше доверия к своим друзьям и не упрекайте их за то горе, которое они, повинуясь рассудку, поневоле вам причинили и всем сердцем разделяют его с вами. Господин де Вольмар хочет видеть вас, он предлагает вам приют в своем доме, свою дружбу, свои советы. Этого более чем достаточно, для того чтобы успокоить меня, и теперь я не страшусь вашего приезда; мне стало бы стыдно за самое себя, если б я хоть на минуту потеряла доверие к вам. Господин де Вольмар намерен сделать еще больше; он хочет исцелить вас и говорит, что иначе ни Юлия, ни он, ни вы, ни я не можем быть вполне счастливы. Хотя я многого жду от его благоразумия и еще большего жду от вашей добродетели, — не знаю, право, увенчаются ли успехом его старания. Но я уверена, что при такой жене, как у него, заботы, кои он берет на себя, будут для вас целительны.

Итак, приезжайте, любезный друг. Благородному сердцу нечего тут страшиться; удовлетворите наше горячее желание поскорее обнять вас, увидеть вас спокойным и довольным; приезжайте в родные края отдохнуть среди друзей от долгих странствий и позабыть перенесенные вами мученья. В последний раз, как мы видались с вами, я была степенной матроной, а моя подруга лежала при смерти; но теперь, когда она вполне здорова, а я вновь не замужем, я стала такой же сумасбродкой, как раньше, и почти такой же миловидной, как перед свадьбой. И уж, во всяком случае, бесспорно то, что к вам я ни капельки не переменилась и, сколько бы вы ни совершали кругосветных путешествий, вам не найти никого, кто бы вас любил больше меня.

Встал среди ночи, чтобы написать вам. Иначе не буду знать ни минуты покоя. Взволнованное, переполненное восторгом сердце рвется из груди, ему надо излиться. Вы столько раз спасали меня от отчаянья, и кому же как не вам поведаю первые радости, которые я вкусил за столь долгий срок!

Я видел ее, милорд! Мои глаза узрели ее! Я слышал ее голос; ее руки коснулись моих рук; она узнала меня, она обрадовалась, увидев меня, она назвала меня своим другом, дорогим своим другом; она приняла меня в своем доме; ни разу в жизни я еще не был так счастлив, и я живу под одной кровлей с ней, а сейчас, когда пишу эти строки, нахожусь от нее в тридцати шагах.

Я так взволнован, что не могу последовательно излагать свои мысли — слишком много их сразу приходит в голову, и они мешают друг другу. Лучше прервать ненадолго письмо и постараться внести хоть немного порядка в свой рассказ.

Едва я свиделся с вами после долгой разлуки и, обняв вас, своего друга, своего спасителя, отца своего, излил перед вами первую радость встречи, как вы уже замыслили путешествие в Италию. Вы внушили мне желание поехать туда, надеясь снять с меня тяжелое бремя от сознания своей бесполезности для вас. Убедившись, что вам не так-то скоро удастся закончить дела, кои удерживали вас в Лондоне, вы предложили мне выехать раньше, желая дать мне возможность подождать вас здесь. Я попросил дозволения приехать и, получив его, отправился. И хотя передо мною витал образ Юлии, хотя я заранее радовался, видя ее глазами души своей и зная, что я приближаюсь к ней, мне было горько уезжать от вас. Милорд, мы с вами квиты — одной этой горестью я за все заплатил вам.

Нечего и говорить, что всю дорогу я был поглощен целью своей поездки; но вот что замечательно: я в ином свете видел теперь предмет моей любви, никогда не покидавший моего сердца. До сих пор в моих воспоминаниях она всегда блистала очарованием, как в дни юности; я так ясно видел ее прекрасные живые глаза, горевшие огнем разделенной любви; моему взору представлялись черты милого лица, сулившие мне столько счастья; взаимная наша любовь так сливалась с ее образом, что я не мог отделить их друг от друга. А теперь мне предстояло увидеть иную Юлию, Юлию — замужнюю женщину, Юлию — мать семейства, Юлию — равнодушную ко мне. Меня тревожила мысль, что за восемь лет красота ее могла увянуть! Ведь Юлия перенесла оспу и должна была измениться. Но как велика эта перемена? Воображение мое упорно отказывалось видеть рябины на этом прелестном лице; иногда мне удавалось представить себе чью-нибудь физиономию, изрытую оспой, но только уж не личико Юлии. И еще я тревожился, думая о предстоящем нашем свидании. Какой прием окажет мне Юлия? Тысячу раз в день приходили мне на ум мысли о первых, самых быстролетных минутах встречи.

Когда я заметил в небе вершины Альп, сердце мое заколотилось, как будто говорило мне: «Она там». То же самое происходило со мною в море, возле берегов Европы. И то же самое испытал я некогда в Мейери, завидев дом барона д'Этанж. Мир всегда делится для меня на две части: та, где находится Юлия, и та, где ее нет. Первая часть расширяется, по мере того как я удаляюсь от нее, и сужается, когда я к ней приближаюсь, — словно заколдованное место, которое мне достичь невозможно; сейчас границами ее служат стены комнаты Юлии. Но это единственное обитаемое место на свете: во всей остальной вселенной — пустота.

Чем ближе была Швейцария, тем больше я волновался. То мгновение, когда с Юрской возвышенности открылся вид на Женевское озеро, было мгновением восторга и счастья. Родной пейзаж, столь милый сердцу, дорогой мне край, где потоки радости вливались в мою душу; целительный и чистый воздух Альп, живительный воздух отечества, более сладостный, чем благовония Востока, богатая, плодородная земля, пейзаж, единственный в мире, самый прекрасный из всех, когда-либо ласкавших взор человеческий, прелестный уголок, равного коему не нашел я в кругосветных своих путешествиях, довольный вид счастливого и свободного народа, мягкая погода, здоровый климат, тысячи чудесных воспоминаний, пробудивших прежние чувства, — все приводило меня в неописуемый восторг и, казалось, возвратило мне былое наслаждение жизнью.