Жозе Эса де Кейрош - Семейство Майя

Он пощупал кретоновую обивку, погладил мраморную доску комода, попробовал прочность стульев. Обстановка куплена в Порто, не так ли? Изящная, ничего не скажешь. И, очевидно, не слишком дорогая. Уж он-то в этом разбирается. Управляющий привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть английские акварели, изображающие породистых коров, лежащих на траве в тени романтических руин. Тейшейра наблюдал за ним, держа в руке часы:

— В вашем распоряжении всего десять минут… Малыш не любит ждать.

Наконец Виласа размотал кашне, затем снял толстый вязаный жилет; из-под полурасстегнутой рубашки виднелась ярко-красная фланелевая фуфайка, носимая Виласой по причине ревматизма, поверх нее — ладонки из расшитого шелка. Тейшейра расстегивал ремни чемодана; в глубине коридора скрипка брала приступом «Венецианский карнавал»; в приоткрытые окна проникал пьянящий воздух, свежесть и покой полей, все зеленое великолепие апреля.

Виласа, сняв очки и слегка поеживаясь от холода, протирал концом намоченного полотенца шею и за ушами и продолжал беседовать с Тейшейрой:

— Итак, наш Карлиньос не любит ждать… Уразумел уже, что он здесь всеми командует… Еще бы, когда его так балуют…

Но Тейшейра со строгой важностью осмелился прервать управляющего. Его балуют? Позвольте бедному старому дворецкому, коего самого воспитывали с помощью железного прута, не согласиться с сеньором Виласой. Уж Тейшейра мог бы порассказать многое сеньору управляющему! Да мальчугану не было еще и пяти лет, а он уже спал в комнате один и в полной темноте; и по утрам, чуть проснется, его бух в ванну с холодной водой, иногда даже подернутой льдом… И всякие подобные ужасы. Хорошо, что все знают, как дед любит внука, а то ведь можно подумать, что он собрался его уморить. Он, Тейшейра, да простит его бог, и тот было засомневался… Но оказалось — такова английская система воспитания! Мальчику разрешалось бегать, падать, лазать по деревьям, мокнуть под дождем, играть на солнцепеке, словно он сын арендатора. А строгости с едой! Точно по часам и только то, что полезно… Сколько раз бедный малыш прямо давился, но съедал. Уж так его строго держат, так строго…

И Тейшейра, помолчав, добавил:

— Однако, слава тебе господи, мальчик вырос крепенький. И все же, коли б в нашем одобрении нуждались, нипочем бы мы такого воспитания не одобрили, ни я, ни Жертруда.

Он снова посмотрел на часы, висевшие на черной тесьме поверх его белого жилета, и медленными шагами прошелся по комнате; потом поднял брошенный на постель сюртук управляющего, легонько, больше из чистой уважительности, провел по воротнику платяной щеткой и, остановившись у туалетного столика, за которым Виласа прилаживал на своей лысине две длинные пряди, продолжал:

— Поверите, сеньор, не успел этот английский воспитатель появиться в доме, как он тут же стал обучать мальчугана гребле, словно лодочника! Я уж не говорю о трапеции, обо всех этих акробатических трюках; и говорить-то об этом не хочется… Я вам так скажу: мистер Браун — хороший человек, молчаливый, чистоплотный, прекрасный музыкант. Но я не раз уже повторял Жертруде: то, что, может быть, годится для воспитания англичанина, не годится для воспитания португальского дворянина… Не годится. Не соблаговолит ли сеньор поговорить о сем предмете с сеньорой доной Аной Силвейрой?..

В дверь тихонько постучали, и Тейшейра замолк. Вошел слуга, сделал знак дворецкому, почтительно освободил его от сюртука Виласы и, с сюртуком в руках, застыл возле столика, за которым Виласа, весь красный от спешки, все еще сражался с непокорными прядями.

Тейшейра, уже в дверях, снова взглянул на часы:

— Время обедать. В вашем распоряжении всего две минуты, сеньор Виласа.

Спустя минуту управляющий спускался вниз, на ходу застегивая сюртук.

Все уже собрались в столовой. Возле камина, где в серебристой золе дотлевали угли, Браун просматривал «Таймс». Карлос, сидя верхом на дедушкином колене, рассказывал ему какую-то длинную историю про себя и своих товарищей и про то, как они что-то не поделили; а добрейший аббат Кустодио, забыв про свой нюхательный табак, раскрыв рот слушал малыша с отечески нежной улыбкой.

— Посмотрите-ка, аббат, кто к нам пожаловал, — обратился к нему Афонсо.

Аббат обернулся и всплеснул руками!

— Вот так новость! Да это наш Виласа! И мне никто ничего не сказал! Дайте же мне обнять его хорошенько!..

Карлос на коленях у деда запрыгал от удовольствия: ему забавно было видеть, как в долгом объятии сблизились и застыли головы двух стариков — одна с редкими прядями, точно приклеенными к лысине, а другая с тонзурой, обрамленной густой порослью седых волос. И поскольку старики, не разнимая объятий, продолжали взирать друг на друга, приглядываясь к появившимся на их лицах за эти годы новым морщинам, Афонсо окликнул управляющего:

— Виласа! Сеньора виконтесса…

Однако управляющий, окинув взором столовую, не обнаружил в ней никакой виконтессы. Карлос засмеялся и захлопал в ладоши — и тут Виласа наконец заметил в уголку, между буфетом и окном, даму, сидевшую в низком креслице, всю в черном, робкую и молчаливую; ее пухлые ручки покоились на весьма расплывшейся талии. Полное, апатичное, белое как бумага лицо виконтессы и жирные складки на ее шее мгновенно залились краской; она не нашлась, что сказать Виласе, и лишь подала ему пухлую белую руку с пальцем, завязанным кусочком черного шелка. После чего принялась обмахиваться огромным блестящим веером, потупив глаза и тяжело переводя дух, словно в изнеможении от сделанного ею усилия.

Лакеи начали разливать суп, а Тейшейра все еще ждал, стоя навытяжку за креслом Афонсо.

Карлос не покидал дедовских колен, желая досказать свою историю. Мануэл зажал в руке камень… Он, Карлос, первый хотел с ним помириться, но мальчишки стали смеяться… Все равно он их всех обратил в бегство…

— А они были старше тебя?

— Да, все трое уже большие и такие сильные, дедушка, можешь спросить у тети Педры, она была там, на гумне, и все видела… А у одного даже был серп…

— Ну, хорошо, сеньор, хорошо, ты мне уже все рассказал… Слезай-ка, а то суп остынет. Оп-ля!

И старик с сияющим видом счастливого патриарха направился к своему месту во главе стола, улыбаясь и говоря:

— Он уже тяжеленек стал — держать его на руках.

Но тут он увидел Брауна и поспешил представить ему управляющего.

— Мистер Браун, наш друг Виласа… Прошу прощения, я замешкался, но по вине вон того кавалера, что сидит в глубине стола, сеньора дона Карлоса Семерых Убиваю!

Наставник Карлоса, в длинном сюртуке, аккуратно застегнутом на все пуговицы, прямой и строгий, обошел стол, чтобы обменяться с Виласой крепким shake-hands [5] Рукопожатьем (англ.). , затем вновь занял свое место, развернул салфетку, пригладил пышные усы и лишь после этого, обратившись к Виласе, произнес с сильным английским акцентом: