Адальберт Штифтер - Бабье лето

— Это изрядные усилия, — отвечал я, — доказывающие вашу любовь к этим цветам. Но одними усилиями все-таки нельзя объяснить то особое, никогда не виданное мной доселе совершенство ваших растений, когда нет ни одного несовершенного цветка, ни одной засохшей веточки, ни одного неправильного листика.

— Отчасти это объясняется все-таки усилиями, — сказал он, — воздух, солнце и дождь улучшены южной стороной и всяческими приспособлениями, насколько это возможно. Еще больше труда ушло на землю. Поскольку мы не знаем, в чем первопричина роста живых существ вообще, я заключил, что розам полезнее всего то, что происходит от роз. Поэтому мы собирали все отбросы, особенно листья и даже ветки от диких роз, которых полно в округе. Эти отбросы мы складываем в кучи в отдаленных частях сада, там они подвергаются воздействию воздуха и дождя, и таким образом готовится земля для роз. Когда в такой куче нет уже ни следа от растений и уже ничего, кроме рыхлой земли, не видно, эту землю и отдают розам. Новопосаженные кусты получают в своих ямках сразу столько земли, что ее хватает им на много лет. Старые розы, истощившие свою почву за долгое время, получают подкормку. Иногда с их корней сметают старую землю и заменяют новой, а иногда растения вовсе выкапывают и их лунки заполняют свежей землей. Прямо-таки на глазах у тебя радуются этому подарку листья и лепестки. Но несмотря ни на землю, ни на воздух, ни на солнце, ни на влагу, розы не предстали бы вам такими прекрасными, если бы не было за ними другого ухода. Ведь беды, случается, происходят от нераспознанных нами причин или от причин, которые мы распознали, но устранить не в состоянии. Наконец, как и все живое, растения умирают естественной смертью. Больные растения у нас все же выкапываются, их отправляют, как в госпиталь для роз, в сад и заменяют другими, из питомника. Мертвые деревья здесь попадаются редко, потому что во время умирания их уже удаляют. Если же какая-то причина убивает деревце быстро, его удаляют без проволочки. Точно так же удаляются заболевшие или погибающие части решетки. Лучшее время для этого — весна, когда ветки еще голые. Тогда мы ставим стремянки, дающие доступ ко всем частям решетки, и вся она обследуется. Надо также очищать кору, ухаживать за ней, перевязывать ее раны, подвязывать ветки, отрезать негодные. Но и летом мы удаляем каждый неправильный листик, каждый недоразвитый цветок. Постепенно все в доме пристрастились к розам, следят за ними и тотчас дают знать, если заметят что-либо неладное. В округе тоже полюбили эти цветы, их сажают в садах, за ними ухаживают, я дарю соседям саженцы с моих грядок и обучаю их обращению с ними. В двух часах ходьбы отсюда живет крестьянин, у которого, как и у меня, вся стена дома обсажена розами.

— Чем важнее мне кажется ваше обращение с розами, — отвечал я, — и чем большую важность придаете вы им сами, тем сильнее напрашивается у меня вопрос, почему вы разводите розы предпочтительно у этой стены вашего дома, где место для них не самое благодатное и требуется столько хлопот для полного их процветания. Спору нет, они здесь прекрасно разрослись и очень красивы, но нельзя ли было разместить их такими или еще более красивыми группами в саду, да еще с тем преимуществом, что за ними было бы гораздо легче ухаживать.

— Я посадил розы у стены этого дома, — возразил он, — потому что с этим цветком меня связывает одно воспоминание юности, из-за которого мне приятен именно такой способ его выращивания. Думаю, что только поэтому роза кажется мне такой прекрасной и поэтому я трачу столько сил на уход за нею.

— Вы ничего не сказали о насекомых, — заметил я. А я знаю по опыту, что ни один вид растений, кроме разве что тополя, насекомые не одолевают с таким напором, как розу, заводясь в разных ее сортах и поколениях им на погибель. Здесь я не нахожу никаких признаков этого бедствия, словно его вообще не существует или роза избавлена от него каким-то искусственным средством. Не станете же вы вылавливать каждого трубковерта, каждого паука, каждую тлю? Но это наводит меня еще и на другое обстоятельство, о котором я собирался вас спросить, вопрос этот я при удобном случае задал бы, конечно, еще до моего ухода, но позволю себе задать его сейчас, раз уж вы с такой добротой и готовностью посвящаете меня в дела своего имения. Во время своих странствий по селам я не раз замечал, что плодовые деревья порой стоят с совсем голыми ветками или что листва их изъедена гусеницами. Я не обращал на это особенного внимания, поскольку такая картина была знакома мне с юности и поскольку ничего необыкновенного она не являла. Но я обратил внимание вот на что: так же как здесь в розарии, во всем вашем саду не видно никаких следов этой напасти — ни одного засохшего росточка, ни одной голой веточки, ни одного объеденного до стебля листочка, даже ни одного испорченного листа капусты, на которую обычно набрасывается капустница. При виде такого благополучия мне вспомнились потравы, виденные мною повсюду, и по этому поводу я решил спросить вас, известны ли вам какие-либо особые средства. Ведь собирание гусениц и насекомых нигде не оправдывало себя.

— Обирая вредителей с листьев и веток, мы и не спасли бы от порчи ни наших роз, ни кустов и деревьев сада, — ответствовал он. — У нас в самом деле есть другие приемы. Должен сказать, что я рад, что вы заметили в моем саду отсутствие какой-либо потравы от гусениц, и я охотно просвещу вас, тем более что этот опыт следовало бы распространить. Однако ответ на ваш вопрос лучше всего дать в саду, где я смогу в подтверждение своих слов сразу и показать вам некоторые приспособления. Если вы не против, пройдемте в сад, небольшой отдых в котором, где-нибудь на скамеечке, будет мне после подъема от хутора весьма кстати.

— Позвольте мне еще минутку поглядеть на эти розы, — сказал я.

— Поступайте как вам хочется, — отвечал он.

Сначала я подошел поближе к решетке, чтобы рассмотреть все подробно. Я увидел действительно чистейшую, без единой травинки землю, в которой стояли стволы. Я увидел хорошо окрашенную деревянную решетку, к которой были привязаны деревца и по которой раскинулись их ветки, отчего и не было ни одного пустого места на стене дома. На каждом стволе висела бумажка с названием цветка, упрятанная в стеклянный футляр. Футляры эти служили защитой от дождя, будучи сверху закрыты, а внизу загнуты и снабжены сточным желобком. Рассмотрев все это с близкого расстояния, я опять отошел назад и еще раз медленно оглядел всю стену цветов. Сделав это, я сказал, что теперь можно пойти и в сад.

Мы подошли к калитке, старик нажал на ручку, как вчера, когда он впустил меня, калитка открылась, и мы вошли в сад. Там мы направились к скамейке, стоявшей в приятной послеполуденной тени. Когда мы сели, мой гостеприимец сказал: