Александр Минчин - Факультет патологии

Пенису это надо было. Он прислал мне десять дохнариков каких-то с первого курса, которые, как и я, не хотели ходить на физкультуру и решили, что секция волейбола самое подходящее для этого место. А то, что через полтора месяца я должен был выставить команду на первенство института, это никого не волновало. Естественно, кроме Пениса. И меня. Я вообще по-дурацки устроен, если за что-то берусь, делаю от всей души, полностью выкладываясь и до конца впрягаясь.

На вторую тренировку одна треть присланных уже не явилась. И я их больше не видел никогда. До этого я попросил их давать пас, посмотреть, как они умеют мяч держать. Оказалось, что девять из них мяча не держали никогда. Ну, Пенис, подумал я про себя и добавил, что я положил на него: то же самое, только по-другому называется… Один держал, умел играть и даже бил когда-то, на него я и сделал главную ставку. Остальных пришлось учить в скорейшем темпе волейболу – от "А" до "Я". Из семи оставшихся двум я сказал, что поставлю им зачеты и отмечу в журнале, но чтобы в зале они больше не появлялись никогда. Это были абсолютные дубари, и бесили меня страшно.

– А мы как же? – сказала мне пятерка остальных, оставшихся.

– А вы будете, как проклятые, грызть гранит (гранитные азы) волейбола, или я буду не я, но из вас получится волейбольная команда.

Наш институт был полная загадка по части мужиков и особенно на нашем факультете, брали кого попало, лишь бы мужского пола, так как по плану мужчин-преподавателей не хватало и были одни девки.

Я пытался игроков научить верхнему и нижнему элементарным приемам и целые дни, с утра до вечера, над этим бился. Далее расчет мой был такой: в одной линии играю я, в – другой этот бьющий, а они подыгрывают как угодно, чем угодно, лишь бы цепляли, не давая мячу упасть. А что я мог еще придумать, если на этом факаном факультете были одни только девочки и ни одного мужика, – толком. Каждый курс имел примерно сто двадцать студентов, сто из них наверняка были девочки, а двадцать – ребята. Но это были такие отбросы и ужасы гримасной жизни, что из них десять точно никуда не годились, пять было, может, и нормальных, но их и за золото в зал не затащишь, когда нет необходимости или зачет сдавать не надо, а остальные были либо алкоголики, либо дегенераты, либо им вообще все до лампочки было.

Бился я со своими «игроками» даже в воскресенье, сделал третий день тренировок и обещал после соревнований дать месяц отдыха до сессии и отмечать, что ходили на занятия. Нагрузки я им давал такие, что сам еле выходил живой из зала.

А тут еще как раз приближалась свадьба Ирки, это была кровавая свадьба, мир таких не видел и не увидит уже никогда, а история не узнает и не сохранит, если я не опишу. Господи, пошли слова.

Жизнь в институте протекала по-прежнему, вяло и обычно. Кроме всеобщей темы, волнующей и будоражушей все умы, языки и губы факультета: свадьбы пары. Оставалось совсем немного дней, а они гавкались и орали (уже друг на друга: Ирка обрела уверенный голос), как будто и не собирались жениться.

За два дня до свадьбы мы поехали ужинать в ЦДЛ и как бы отмечать это событие. До этого мы были в закрытом кегельбане Дома журналистов, который полулегально построили в каком-то доме, предназначенном в будущем для сноса. Юстинов знал в нем – тоже через папу – кого-то, и нас пропустили. Там были бар, много игральных автоматов и длиннющие линии кегельбана, в который Юстинов уже месяц как ездил играть и перевозил сюда всех, кроме меня. (Меня он оставил на закуску) Это был высший шик – в Москве поиграть в кегельбане. Тогда такого не для кого не было, нигде, во всем городе, а значит – и в стране. Разве что на закрытых дачах у правительства.

Это как раз и давало Юстинову ту необходимую и радостную упоенность избранного и особенного – элитарности существования. Вообще то, что на Западе было свободно и доступно каждому, имей только деньги, у нас – сходить в кабак, ездить на такси, ходить в закрытый тайный бар (который устроил один стоматолог на «Соколе»), курить американские сигареты или носить «Seiko» на руке – было шикарно.

Господи, какие жалкие символы избранности и величия, какие ничтожные черты обособленности, что давало радость и удовлетворение, поднимая над другими. Жалкая жизнь. И деваться от нее некуда.

Юстинов играл, естественно, на деньги, он вообще без денег ничего не делал, разве что с Иркой спал. Но так как с меня (так и сказал, еще не играя) ему вроде неудобно было брать наличными, то договорились: если выигрывает он, я покупаю им с Иркой два самых дорогих коктейля, если выиграю я, то они мне покупают по одному, вместе, то бишь попросту – он мне покупает (так и сказал: я тебе ставлю два).

Играли он и я, Ирка «болела». Договорились – из трех партий. Я взял большой черный тяжелый шар и попробовал, по три удара было на разминку. Мне очень понравилось, шар хорошо и сильно катился. И уверенно сходил с руки…

Первую партию я проиграл с большим счетом, конечно. Но она мне кое-что дала, я приноровился бросать, и рука привыкла. Вторую партию неожиданно выиграл я, и третья была решающей. Я завелся, я вообще легко завожусь и азартный очень. В третьей партии творилось невероятное, я сделал подряд два страйка (это когда все десять кеглей сбиваются с одного удара): собственно, тут много ума было не надо, только глазомер и точность, а это было у меня от волейбола. Я приноровился и кидал в одну точку, и выходили хорошие удары. Третью партию я выиграл у Юстинова начисто. Он хотел играть снова. Он панически ненавидел проигрывать. Но Ирка его остановила, сказав, что поздно и кушать хочется. Он подчинился:

– Ладно, пойдем я тебе поставлю твои два коктейля.

Я сказал, что не хочу коктейли, и отказался, потом добавил: если он хочет, он может купить их Ирке. Ирка сразу же согласилась, на что он сказал, что через его труп только. Опять она нажрется в жопу, а ее в ЦДЛ везти, а там знакомых много, и она устроит что-нибудь такое. Короче, Ирка мои коктейли не получила. Но она все равно там устроила.

Когда мы вышли из этого непонятного домика, к которому надо было идти не то через какую-то стройку, не то через пустырь или опустевшие развалины, позади улицы архитектора Щусева, Юстинов похлопал меня по плечу и сказал:

– Не переживай, Саш, я тебе твои коктейли в ЦДЛ поставлю.

Удивительная способность у человека – принизить тебя. И всю дорогу он шутил, подкалывая, что я небось и раньше играл, скрывал только, и что «дурачкам и новичкам» везет в первый раз, никак не мог пережить, пока Ирка ему не сказала:

– Успокойся, Андрюша, ты выиграл у него, а не он у тебя, я это видела.

– Ир, ты дура и ничего не понимаешь в этих делах!

Ирка вовсе не была дурой, и все на ус наматывала, и понимала многое, даже то, чего мы не понимали: что она понимает. Зато потом все выдала.