Александр Минчин - Факультет патологии

Он поворачивается обратно ко мне.

– Саш, куда же ты прыгаешь, дружок, он же боксер, отделает тебя, и брат не поможет.

– Паша, я ценю твой юмор. – Я успокаиваюсь моментально, у меня всегда так, когда не получилось. – Но я его вообще не трогал и не замечал, поэтому чего он болтает…

– Этот стул не для тебя, а для Паши стоял. Я обращаюсь к Паше:

– Но так спокойно и надо говорить было, а не нести своим гнилым вонючим языком, что попало.

– Ну, успокойся, – говорит Паша, – Серж, послал тебя, ну, он погорячился, – он подчеркивает усиленно слово «послал», – не здесь надо бы, – интересный вывод, – но ты не обижайся, садись на этот стул и сиди. – Он похлопывает меня по плечу, так панибратски, что я даже не знаю, что делать, и усаживает на стул, пододвигая. О Господи, каких нечеловеческих сил мне стоило сдержаться, без разницы результатов конца.

Песский начинает занятия. Всё успокаивается. Но этого недостаточно для меня. И что я этому недоноску сделал, не замечая даже. За что они все ненавидят? Да еще это слово, самое мое ненавистное. В чем дело? Почему я должен прощать? Да плевать, что он боксер, пах у всех слабый, а нога пока что сильная у меня. И если сверху не попаду, так снизу достану, постараюсь. Меня аж трясет всего опять, когда я передумываю, от чего сдержался. Хуже нет теперь переживать и мучиться во время видений с ним постоянно. Я пишу записку и кладу ее на стол позади себя, ее передают: «Редькин, подожди меня после занятий конца» до адресата.

Какие мерзкие желваки на лице у него, правда боксерские. Может, он не треплется, как Паша, и действительно занимается этим. Песский объясняет что-то по картам, но мне не до карт сейчас: я думаю, куда я буду бить сначала.

Занятия кончаются как обычно.

Билеткин ждет меня у дверей:

– Ты к автобусу, Саш?

– Нет, мне еще на кафедру надо зайти к Песскому, иди, не жди.

Все уходят, скрываются. Я спускаюсь вниз после всех. Внизу у выхода под часами сидит Паша. Я спешу на улицу.

– Саша, голубчик, а я как раз тебя жду.

– А ты здесь при чем?

– У Сержа тренировка, я имею в виду у Редькина. Поэтому он не стал тебя ждать. И передал все полномочия мне. Так что, если ты что-то хочешь сказать, я слушаю.

Он ждет, еденько улыбаясь.

– Всего хорошего, Паша, – говорю я и выхожу из этого здания дефектологического факультета, где наша трахнутая военная кафедра.

На остановке уже никого нет, все уехали. Я жду следующего автобуса. Он говорит за моей спиной:

– И чего ты выкореживаешься, все что-то показать из себя пытаешься, ведь ты же вроде неплохой парень, а Саш?

Я смотрю на Пашу и думаю, не помешалось ли у него в голове ничего. «Похвала врагу» – у римлян это в поэзии называлось.

– Ты же ведь не Юстинов, который выделывается, как может, а чуть что в кусты, или этот Боб с Васильвайкиным. Ты же смелый парень, я ценю твой героизм. – Он хлопает меня по плечу.

– Паша, – морщусь я. Автобусная остановка пуста. Людей вокруг нет.

– Ну, ладно, ладно, не обращай внимания, я шучу.

Я стою и думаю о своем. Паша, видимо, думает, с какой стороны еще начать, но в это время подходит автобус. Людей мало, и Паша садится прямо на перила, перегораживающие заднюю площадку, у окна. Малочисленные люди смотрят на него, а он гордо сидит и болтает ногами в сапогах, да еще эта планшетка сбоку. Все-таки он, наверно, больной, думаю я.

– Ты когда-нибудь читал, Саш, Замятина?

– Не все, только рассказы, куличковая Русь и так далее.

– Ты никогда не читал «Лица» или «Мы» его? Великолепные романы, лучшее, что он написал.

– Нет.

Он соскакивает с перекладины, гремя об пол автобуса сапогами.

– А хочешь я тебе принесу? Я завтра еду к отцу, у него в библиотеке есть, но это не для всех, естественно. Ты что смотришь на меня удивленно, не ожидал? Я же хороший парень, совсем не люблю драться, – и он опять хлопает меня по плечу. Я терплю.

– Ну, так что, Саш, принести?

– Спасибо.

Он разглядывает меня. И в этот момент автобус подъезжает к большому проспекту Мира. Динамик объявляет: метро «Щербаковская».

– О, мне выходить сейчас. Так я принесу. Только ты веди себя хорошо.

И он прыгает в закрывающуюся дверь автобуса. Едва не выламывая ее плечом. Я схожу на своей остановке и еду до проспекта Маркса. Выхожу на улицу и мимо Телеграфа – места всех встреч, как в центре ГУМа у фонтана, – иду пешком домой на Герцена. Мне почему-то кажется, что кто-то должен ждать меня около самого дома. Но это лишь мне кажется. Миражи утомленного сознания. Я поднимаюсь наверх и тихо прохожу в свою комнату.

У соседей какой-то шум, грохот. Этот кретин низкорослый, гориллоподобный болван опять орет на этого бедного забитого мальчика, он у нее от первого брака.

Я вспоминаю, как отец бил меня, до десятого класса, за поведение и занятия. И мне становится страшно.

Но в этот раз побеждает она, и криков вроде не слышится, значит, он не бьет мальчика. У нее еще грудная дочка от него. И как с таким ублюдком жить можно или в кровать ложиться, не понимаю и ужасаюсь я. Хотя он чистый. С виду.

Через время все смолкает. Я как будто жду все время что-то, звонка? Но никто не звонит…

Я иду по знакомой дорожке к зданию alma mater. Вот и фразе выучился!..

И едва появляюсь в институте, как ко мне подходит Яша. Мы с ним никогда практически не общались близко раньше.

– Сань, я знаю, что у тебя вчера с Пашей произошло…

Я не удивляюсь, Билеткин, наверно, рассказал. Но когда? А, да, он у него часто бывает и спит.

– Пустяки, Яша.

– Если тебе нужна какая-нибудь помощь или что угодно, в любое время, все равно в каком месте Москвы, только скажи одно слово, даже не надо слова, посмотри.

Это трогает меня.

– Спасибо, но ничего страшного.

Мы улыбаемся друг другу и расходимся. Я в читалку – готовиться к докладу по Куприну. Я люблю Куприна и очень ценю его рассказы, они мне нравятся, и слог такой чистый, ясный, простой. И очень интересно рассказывает, я вообще считаю, что он лучший рассказчик во всей нашей литературе. Никто лучше его это не сделал. Сейчас вот Аксенов пытается продолжать что-то, хороший рассказчик, но чем кончит, неизвестно.

Куприна я прочитал все девять томов, давно, и сейчас хочу посмотреть кое-какие биографические данные и вехи творчества, периоды. У нас же все по этапам да периодам. Все по полочкам должно быть разложено. И по правильным. Ну да я не открываю Америки. Она давно открыта. Я вообще не собирался по нему доклад в этом году делать, а хотел взять Андреева или Платонова, но Вера Кузьминична попросила взять что-нибудь полегче и поопределенней, так как декан сам следит за докладами нашей секции и работой кружка и, конечно, пристально ждет моего первого выступления.

– Так что, Саша, – она мягко посмотрела на меня, – я тебя очень прошу. Добрая женщина.