Александр Минчин - Факультет патологии

– Сашенька. – Я улыбнулся невольно: какие глаза, – такие глаза!

– А когда ты едешь на экзамен, тебе разве не сегодня надо?

– Я уже сдал, – буркнул я.

– Правда? Иди сюда, обними меня, я всю ночь во сне была без тебя.

Меня это трогает.

– А что ты получил?

– Так как я тупой от природы, то она мне поставила четыре балла.

– Какая разница, ты мне все равно нравишься…

Вот уж кому действительно не было разницы… в отношении ко мне. Я улыбаюсь про себя.

– Я уверена, что ты все знаешь, и даже, как раздеться…

И, уже растворяясь в ней, думаю, кого волнует эта литература и Храпицкая, и что говорили они о литературе, и резкая теплая волна опрокидывает изнутри меня и заполоняет.

Она лежит, уткнувшись мне в подмышку, и шепчет:

– Я тебя поздравляю.

– С чем? – спрашиваю я.

– С окончанием сессии, это же был твой последний экзамен.

– А? – говорю. – Я даже и не заметил, впервые. Это потому, что ты у меня… – И спохватываюсь: – Не даешь насладиться радостью окончания.

– Почему ты никогда не скажешь мне ласкового или нежного?

– Это портит женщину. Да я и не умею это. Дела человеческие, лучше слов человеческих, слова – пустое, эмоции, жесты, поступки – важны.

– Да? – Она внимательно смотрит на меня, приподнимаясь.

– Да! – говорю я. – И ты не заслужила.

– А, – глубокомысленно говорит она и добавляет: – закрой глаза, я попробую. …И она заслуживает так, что, когда все кончается и она замирает на мне, я нежно шепчу (и ласково):

– Ты божественна.

Но мне кажется, что она не слышит или делает вид, по крайней мере, она не двигается и не дышит.

Потом мы, кажется, спим.

Я просыпаюсь первый, и накрываю грудь ее ладонью, лаская. Мне нравится она.

Итак, впереди у меня лето. Вроде у нормальных людей в нормальных институтах каникулы, но не у нас, в августе нам ехать в лагеря, работать, пионерская педагогическая практика называется, будем учиться, как с детьми обращаться, а то это очень сложно. Несчастная моя голова, она всего этого не потянет. В нее это не влезает. Папа, куда ты загнал меня?

Я смотрю на спящую ее, она устала, вымоталась с этими госэкзаменами (такое за три недели проделать, и диплом еще написать), ей хочется спать.

А что с ней будет? Мне не ясно. А что будет с ней, – я хлопаю себя по одной щеке, – пораз-влекается с тобой, окончит, и до свиданья. И говорю сам себе, ударяя сильно по другой щеке: не неси ты чушь, Саша! Конечно, никого для развлечений она не нашла, кроме тебя, Аполлона.

Мне тошно от своих мыслей, даже мелькнувших на мгновение.

Я бужу ее тихо и говорю шепотом:

– Наташ, я хочу тебя…

– Неужели?! – Она сразу просыпается. – Наконец-таки дождалась… а я думала, не привлекаю…

Я закрываю ее недоговоривший рот своими губами. Мы сливаемся.

И все-таки что же будет? Это не ответ, и от вопроса не уйдешь, никогда. И тут у меня в голове рождается гениальный вопрос: нужна ли мне она? А так как мальчик я от природы общительный и не привык ничего скрывать или таить, то незамедлительно делюсь с ней.

– Наташ, я не знаю, нужна ли ты мне или нет…

Она замирает. Потом почти шутит:

– Я дам тебе время на размышление. И с грустью добавляет:

– Я знала это.

– Дело не в тебе вовсе, ты очень необычная девочка, прекрасная в чем-то, я бы даже сказал – и это первый раз в жизни говорю женщине – красивая, я балдею, когда смотрю на тебя, на твою фигуру, как ты одета, твои ноги, как ты ступаешь, а когда ты раздета, мне кажется, что раскаленные токи впиваются в меня и я не насыщусь тобой никогда. Просто я еще не отгулял, что ли, не успокоился, не отбесился…

– Я, по-моему, не мешаю тебе гулять, делай себе это на здоровье.

– Не перебивай, пожалуйста. Не в этом дело. И я боюсь очень, что (сейчас ты мне нужна, да, я увлечен и так далее, твое тело, кожа, пьянит, дурманит) через неделю или три вдруг мне это станет все равно, безразлично, неинтересно, как со мной бывало уже (хотя все они не стоили тебя, кроме одной), а я не хочу тебя обижать, или делать тебе больно, упаси меня Господи, ты мне слишком дорога и хрупка, как твоя душа, как и твое тело. Ты даже себе не представляешь, не можешь вообразить, что ты значишь сейчас для меня. Но я ненавижу это завтра.

– А ты не боишься, что ты перестанешь интересовать меня? – Она уже улыбается.

– Не-а, – говорю я нахально. Теперь уже поздно.

– Почему, ты мне не объяснишь, мне очень интересна твоя потрясающая самоуверенность – я еще такой не встречала.

– Потому, что женщины глупы, и ты не умное исключение, хотя и редка, ты редкостная, и тем не менее женщина: а чем меньше ими дорожат и хуже относятся, тем больше они привязываются.

– А, вон оно в чем дело, – она обнимает мои бедра, – а я и не понимала. Но меня устраивает такое твое отношение, оно мне нравится.

Удивительная женщина.

– Обидься, хоть раз, – полушучу я.

– Зачем, я себе пообещала на тебя никогда не обижаться. Дала слово.

– Что, такой слабоумный или тупой?

– Нет, ты просто маленький мальчик. И я себе дала слово прощать, как ему.

– Да что вы? – я отрываюсь от нее, улыбаясь.

– Я неправильно сказала, взрослеющий мальчик.

– Ну, спасибо за поправку. Конечно, у тебя на глазах и гру… – я остановился, так как она взглянула на меня. Я оборвался вовремя, с ней мне не хочется пошло шутить.

Даже не сразу соображаю (после ее взгляда), зачем звонит телефон. И бегу в коридор отвечать. Где моя соседка? – опять не вовремя думаю я.

– Сыночек, здравствуй! Ну, как твой последний экзамен?

Как зубная боль в зубе отдается.

– Хорошо, мама. Сейчас ты спросишь, что я получил? Отвечаю – четыре.

– Какой ты у меня умница! – Да, чрезвычайная.

– А почему ж ты не приезжаешь, папа ждет тебя отпраздновать, купил шампанское.

– Но Наташа еще не сдала, у нее через два дня экзамен последний.

– А ты здесь при чем, ты же не должен ей мешать.

– Я ей помогаю… Заниматься.

– А, ну я себе представляю, как ты ей помогаешь. – Она смеется.

– Ну, мать, два очка тебе. Договоримся так: послезавтра вечером встречаемся и празднуем. У нее окончание института к тому же.

– Что-то ты о себе совсем не говоришь, все она и она с уст не сходит. Не тревожный ли это симптом, сыночек, хотя она мне нравится!

– Мать, не будь так дотошна, до послезавтра. – Я вешаю трубку.

Когда я возвращаюсь, она опять спит. Я нежно укрываю ее плечо, опять. Но она не видит.

Я приезжаю ее встречать к институту, когда она сдает выпускающий экзамен: наших все равно нет, все кончили. А ее выпускной курс не волнует меня, да и какая разница.

Я встречаю ее у института!

Я стою у зеркала в вестибюле и думаю, ну чего я такой страшный. Хотя это и не так важно, но могли бы родить другого. Чтобы я не мучился своим пребыванием в нижних слоях атмосферного пространства. А это откуда у меня, такие слова, совсем перезанимался. Тем более по географии в школе у меня была хроническая тройка, и географичка любила меня, как я ее, а она собаку, а та собака…