Анри Мюрже - Сцены из жизни богемы

Получив этот ломоть перуанского пирога, Родольф и не подумал расплачиваться с долгами, он, видите ли, дал себе клятву соблюдать экономию и избегать каких-либо экстравагантных выходок. К тому же на этот счет поэт придерживался твердого принципа: он полагал, что прежде чем думать об излишествах, надо позаботиться о самом необходимом, поэтому-то он и не рассчитался с кредиторами, а купил себе турецкую трубку, о которой уже давно страстно мечтал.

С этой покупкой он направился к своему приятелю Марселю, который с недавних пор приютил его у себя. Когда Родольф вошел в мастерскую живописца, из его карманов раздался перезвон, как с колокольни сельской церкви в престольный праздник. Столь необычные звуки навели Марселя на мысль, что это один из его соседей – заядлый игрок на понижение подсчитывает полученный лаж,– и художник проворчал:

– А тут еще этот проходимец дразнится. Если так будет продолжаться – я съеду. Невозможно работать, когда под боком такой шум. Начинаешь думать: уж не променять ли нищенское ремесло художника на биржевую спекуляцию?

Не подозревая, что его друг Родольф преобразился в Креза, Марсель вновь принялся за «Переход через Чермное море»,– картина стояла у него на мольберте уже добрых три года.

Родольф вошел молча и стал обдумывать, как бы разыграть приятеля.

«Вот будет сейчас потеха! Вот посмеемся!» – он.

Тут он уронил на пол пятифранковую монету.

Марсель вскинул глаза и пристально посмотрел на приятеля, тот был серьезен, как статья из «Ревю де Дё Монд».

Художник подобрал монету с явным удовлетворением и весьма учтиво приветствовал ее, ибо хоть он и был мазилкой, но умел вести себя и бывал с посторонними отменно вежлив. К тому же Марсель знал, что его приятель отправился с целью раздобыть где-нибудь денег, и теперь, видя, что хлопоты увенчались успехом, безмолвно выразил свой восторг, не проявляя излишнего любопытства.

Итак, Марсель снова принялся за работу и окончательно утопил одного из египтян в пучине Чермного моря. Пока он был занят этим смертоубийством, Родольф обронил еще одну пятифранковую монету. Он украдкой наблюдал за выражением лица приятеля и посмеивался в бороду, которая, как известно, была у него трехцветная.

Звон металла подействовал на Марселя словно электрический ток, он вскочил и воскликнул:

– Как? Еще один куплет?

По полу покатилась третья монета, потом еще, еще, и вот они стали исполнять кадриль.

Марсель начал проявлять ярко выраженные признаки умственного расстройства, а Родольф хохотал как партер «Французского театра» на первом представлении «Жанны Фландрской». Тут Родольф стал без зазрения совести выворачивать карманы, и монеты пустились в какие-то невероятные steeple-chase* [Скачки с препятствиями (англ.)]. Пактол вышел из берегов, пролился золотой дождь, как при появлении Юпитера у Данаи.

Марсель замер на месте и онемел, взгляд его был прикован к диковинному зрелищу, от изумления с ним произошла метаморфоза вроде той, что постигла любопытную жену Лота. Когда Родольф бросил на пол последнюю пригоршню монет, тело живописца уже наполовину покрылось солью.

А Родольф все хохотал. Его громовой хохот заглушил бы раскаты оркестра господина Сакса, и они показались бы вздохами грудного младенца.

Завороженному, одурманенному, ошеломленному Марселю чудилось, будто он грезит. Чтобы отогнать видение, он до крови прокусил себе палец, и ему стало так больно, что он вскрикнул.

Тут он понял, что отнюдь не спит. Уставившись на золото, валявшееся у него под ногами, он воскликнул как в трагедии:

– О! Верить ли глазам своим!

Потом добавил, схватив Родольфа за руку:

– Объясни мне эту загадку.

– Если я ее тебе объясню, она перестанет быть загадкой.

– Но все-таки?

– Это – золото – плод моих неустанных трудов,– сказал Родольф, собирая монеты и раскладывая их на столе. Потом, чуть отступив, он с почтением воззрился на пятьсот франков, уложенных в стопки, и подумал:

«Неужели я теперь смогу осуществить мои мечты?»

«Здесь по меньшей мере шесть тысяч франков,– размышлял Марсель, созерцая монеты, сверкавшие на столе.– Идея! Пусть Родольф купит мой „Переход через Черное море“!

Вдруг Родольф встал в театральную позу и заговорил напыщенным тоном, сопровождая речь величавыми жестами:

– Слушай, что я тебе скажу, Марсель. Богатство, которое я явил твоим взорам, не является плодом гнусных происков. Я не торговал своим пером. Я богат, но честен. Это золото дано мне щедрой рукой, и я поклялся, то употреблю его себе на благо и ревностным трудом добьюсь солидного положения, подобающего добродетельному члену общества. Труд – священнейший долг человека!

– А лошадь – благороднейшее из животных,– заметил Марсель, перебивая оратора.– Перестань,– добавил он,– к чему эта речь, откуда такая проза? Из сокровищницы здравого смысла, что ли?

– Не перебивай и брось свои шуточки,– сказал Родольф,– они все равно притупятся, потому что попадают в броню непреклонной воли, в которую я отныне закован.

– Хорошо. Довольно вступлений. Ближе к делу.

– Вот каковы мои планы. Избавившись от материальных забот, я буду серьезно заниматься. Я закончу свою махину и добьюсь общественного признания. Прежде всего – отрекаюсь от богемы, буду одеваться как все, куплю черный фрак и стану посещать великосветские салоны. Если хочешь идти со мною в ногу, мы по-прежнему будем жить вместе, но тебе придется безоговорочно принять мою программу. В обиходе нашем будет царить строжайшая экономия. Если мы будем действовать с толком, нам обеспечено три месяца спокойной работы. Но нужно соблюдать экономию.

– Друг мой,– возразил Марсель,– экономия – это такая премудрость, которая по плечу только богатеям, а мы с тобою не знаем даже ее азов. Однако, если ассигновать на это дело шесть франков, можно купить сочинения Жана-Батиста, а он – выдающийся экономист и, быть может, научит нас искусству экономии. Что это тебя турецкая трубка?

– Да,– ответил Родольф.– Купил за двадцать пять франков.

– Как? Ты выложил за трубку целых двадцать пять франков… и еще проповедуешь экономию?

– А это и есть экономия,– ответил Родольф.– Не проходило и дня, чтобы я не разбивал трубки ценой в два су. За год я тратил на них куда больше, чем на эту… Следовательно, это самая настоящая экономия.

– Действительно, ты прав,– согласился Марсель.– А мне и невдомек.

В это время часы на соседней колокольне пробили шесть.

– Давай поскорее пообедаем, я хочу взяться за дело с сегодняшнего же вечера,– сказал Родольф.– Но насчет обеда у меня имеется замечание: на стряпню мы каждый день тратим уйму драгоценного времени. А время – это богатство труженика, поэтому время надо экономить. Начиная с сегодняшнего дня мы будем обедать в городе.