Владислав Реймонт - Комедиантка

Нянька вскоре вернулась с платьем и с детьми. Цабинская уже оделась и собралась уходить, как вдруг раздался звонок.

Няня пошла открывать. Вкатился низенький, тучный и необычайно подвижный человек.

Все называли его Меценат. Тщательно выбритое лицо, золотое пенсне на маленьком носике и улыбка, будто приклеенная к тонюсеньким губам.

— Разрешите войти? На минутку, я тут же удаляюсь! — предупредил он поспешно.

— О, вам, дорогой Меценат, всегда можно…

— Добрый день! Пожалуйте лапку… Как превосходно вы сегодня выглядите! Я сюда мимоходом…

— Садитесь же, прошу вас! Няня, подай стул!

Меценат сел, протер платком пенсне, пригладил жидкие, но еще не тронутые сединой черные волосы, закинул ногу на ногу, нервно поморгал глазами, достал портсигар и протянул хозяйке.

— Изумительные папиросы! Один мой приятель прислал из Каира.

— Благодарю!

Директорша взяла одну, осмотрела ее с пристрастием и закурила, слегка усмехнувшись.

— Честное слово, настоящие египетские, — заверил Меценат в ответ на ее усмешку.

— Действительно, превосходные!

— Что наша очаровательная директорша играет сегодня?

— Право, не знаю. Няня, я играю что-нибудь сегодня?

Цабинская постоянно делала вид, что не помнит о сцене и живет только детьми и домом.

— Вицек с книжкой не приходил, значит, не играете, — буркнула нянька, торопливо убирая следы недавней баталии.

— А я только что прочел в «Гонце» очень лестную заметку о вашей игре.

— Может быть, похвала и незаслуженная: я ведь знаю, эту роль надо играть по-другому.

— Вы играли чудесно, бесподобно!

— О, Меценат, комплименты ваши неискренни! — кокетливо отвечала Цабинская.

— Правду говорю, святую правду, честное слово!

— Хозяйка, а уж теперь, должно, около полудня, — сказала няня, напоминая тем самым гостю, что пора уходить.

— Вы, конечно, в театр?

— Да, взгляну на репетицию, потом ненадолго в город.

— Идемте вместе, хорошо? А по дороге поговорим о небольшом дельце…

Цабинская взглянула на гостя с тревогой. Меценат не заметил этого; положив ногу на ногу, он поправил пенсне и часто заморгал глазками.

«Должно быть, о деньгах», — подумала директорша, когда они уже спускались по лестнице.

А Меценат все суетился, улыбался и без умолку щебетал. Он действительно был меценатом труппы: всех называл по имени, всеми интересовался; не знали, кем он был, где жил и что делал, но карман всегда держал открытым.

В летнем театре он появлялся с первым представлением, исчезал с последним до следующей весны. Давал взаймы деньги, которых ему никогда не возвращали, иногда платил за ужин, угощал женщин конфетами, опекал молодых, начинающих и всегда, по-видимому, только платонически, был влюблен в кого-нибудь из актрис. Это был странный и вместе с тем очень добрый человек.

Цабинский сразу по приезде одолжил у Мецената сто рублей и при всех отдал ему в залог браслет жены, подчеркивая этим свое бедственное положение. Директорша боялась, что именно сейчас Меценат потребует свои деньги.

В зале стояла тишина — репетиция шла полным ходом, Майковская с Топольским как раз играли одну из главных любовных сцен. Меценат слушал, то и дело раскланивался то с одним, то с другим, улыбался и замечал время от времени:

— Роскошная вещь — любовь на сцене!

— И в жизни не так уж плоха…

— Настоящая любовь в жизни — редкость, я предпочитаю сцену, тут можно каждый день переживать заново, — поспешил возразить Меценат, и веки его снова начали подергиваться.

— Вы разочарованы?

— О нет, сохрани меня бог! Это так, лирическое отступление. Как поживаешь, Песь?

— Сыт, здоров и сер от скуки, — отвечал рослый актер с красивым, умным лицом, пожимая директорше руку.

— Египетские куришь?

— Если угостите, — ответил тот безразлично.

— Как поживает супруга, все так же ревнива?.. — не отступался Меценат, протягивая портсигар.

— Она ревнует всегда, так же как Меценат всегда пребывает в хорошем настроении; и то и другое — болезнь.

— Хорошее настроение ты считаешь болезнью? — удивился Меценат.

— Я считаю — нормальный человек должен всегда оставаться равнодушным, холодным, должен ни о чем не заботиться и сохранять внутреннее спокойствие.

— Давно это стало твоим коньком?

— Истина всегда познается с опозданием.

— И долго ты намерен держаться этой истины?

— Может быть, — всю жизнь, если не найду ничего лучшего.

— Песь, на сцену!

Актер встал и неторопливо, деревянным шагом направился за кулисы.

— Интересный, весьма интересный человек! — заметил Меценат.

— Чертовски нудный со своими вечными поисками истины, идеалов и прочей глупой галантереей! — вмешался один из молодых актеров. Он был одет в светлый костюм, рубашку в розовую полоску и желтые туфли из телячьей кожи.

— А! Вавжецкий! Небось опять сгубил чью-нибудь невинность — сияешь, как солнышко.

— Все шутите, уважаемый! — защищался тот, изображая на лице улыбку. Он явно любовался собой, а когда заметил, что директорша, прищурив глаза, смотрит на него пристально, начал перед ней рисоваться: принимал изящные позы, поднимал вверх руку с ослепительно сверкавшими на солнце перстнями.

— Итак, скажи откровенно, дружище, кто, по-твоему, не скучен?

— Вы, Меценат, — у вас всегда хорошее настроение и золотое сердце; директор, когда платит; публика, когда кричит мне «браво»; красивые и благосклонные женщины; весна, если теплая; люди, когда веселы, — словом, все, что прекрасно, мило и улыбается. А скучное и неприятное — это тоска, слезы, страдания, нужда, старость, холод…

— Ну, и как ты сортируешь добро и зло? Что кладешь налево, а что направо?

— Все зависит от того, как это добро выглядит. Если ему, скажем, от пятнадцати до двадцати пяти лет и оно красиво, тогда направо. А скажите, Меценат, что такое добро? Для Цабана добро — значит не платить гонорар, для меня — получать гонорар, но не платить портному, а посему…

— Все это цинизм низшего сорта.

— Вы, Меценат, любите то же самое, только высшего сорта, — и он засмеялся, иронически посмотрев на Мецената и директоршу.

— Глуп ты, Вавжецкий! Но зачем же выставлять глупость напоказ, ее и так увидят.

— Э! Промокашка вы, Меценат! Размокшая промокашка, — с кислой миной протянул щеголь и направился к актрисам; в светлых нарядных платьях, они, как пышный букет, живописно расположились на веранде.

— Моя дорогая, а это кто? — спросил Меценат у Цабинской, указав на Янку, которая внимательно следила за репетицией.

— Новенькая.

— Какие глаза! Лицо породистое, интеллигентное. Не знаете, кто такая?

— Вицек, — позвала Цабинская мальчугана, игравшего на аллее в классы, — поди позови сюда вон ту даму, она стоит возле ложи.