Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ

— Где же ты учился?

— Да так, в разных местах. Уж очень быстро надоедает.

— Надоедает?

— Да.

— Значит, большого желания учиться у тебя нет?

— Совсем никакого нет. А тут ещё дома нелады.

— Я слышал, моя служанка знает твою мамашу?

— Да, когда-то соседями были.

— Мамаша по-прежнему…

— Да, по-прежнему всякой ерундой занимается, на дом берёт работу, но в последнее время дела вроде бы идут неважно, заказов совсем нет.

— Ты сказал «вроде бы». Разве вы не вместе живёте?

— Живём-то вместе, но я никогда её об этом не спрашиваю, уж очень нудно. Слышу только, как она без конца ноет.

— А старший брат что делает?

— На почте работает.

— Ещё кто-нибудь есть в семье?

— Младший брат. В банке служит. Кажется, рассыльный, а может, чуточку поважнее.

— Выходит, ты один не работаешь?

— Выходит, так.

— Чем же ты занимаешься?

— Сплю, сколько влезет. А то иду гулять.

— Все работают, а ты спишь. И совесть не мучает?

— Нет, не мучает.

— Мирно живёте?

— Вроде бы мирно, не ссоримся. Как-то даже чудно.

— Я думаю, старший брат и мамаша ждут не дождутся, когда ты от них уйдёшь.

— Возможно.

— Выглядишь ты довольно беспечным малым, если не притворяешься.

— А чего мне притворяться?

— Ну, ты просто олицетворение беспечности.

— Пожалуй, что да.

— Сколько лет старшему брату?

— Сколько лет? Кажется, двадцать шесть исполнится.

— Самая пора жениться. Что ты будешь делать, если он приведёт в дом жену? Жить, как сейчас?

— Пока даже представить себе этого не могу. Но думаю, что как-нибудь утрясётся.

— А родственники у вас есть?

— Тётка. Держит в Иокогаме агентство морских перевозок.

— Тётушка?

— Точнее говоря, дядя.

— Ты мог бы у них работать. В агентстве морских перевозок всегда нужны люди.

— Не возьмут они меня. Я ведь лентяй от природы.

— Ты за других не решай. Кстати, твоя мать просила мою служанку пристроить тебя ко мне.

— Слыхал, что-то насчёт этого она говорила…

— А ты сам как на это смотришь?

— Да уж постараюсь не лениться…

— Где же ты хочешь жить: дома или у меня?

— Пожалуй, что у вас.

— Но всё время спать да гулять тебе здесь не удастся.

— Об этом не беспокойтесь. Я ведь крепкий. Могу воду носить, если понадобится, ну, скажем, для ванны или ещё для чего.

— Воду для ванны носить не надо, водопровод есть.

— Тогда в доме прибирать буду…

Так Кадоно стал сёсэем у Дайскэ.

Покончив с завтраком, Дайскэ закурил. Кадоно, который сидел возле посудного шкафчика, обхватив колени и прислонившись к стене, решил, что сейчас самое время обратиться к хозяину:

— Как ваше сердце, сэнсэй?

С некоторых пор Кадоно стала известна мнительность хозяина, и вопрос прозвучал несколько иронически.

— Пока ничего, в порядке.

— Сегодня в порядке, а что будет завтра? При такой мнительности, как у сэнсэя, можно и вправду заболеть.

— Я уже болен.

Кадоно лишь хмыкнул, глядя на пышущее здоровьем лицо Дайскэ, на его полные плечи, вырисовывающиеся под хаори. Дайскэ испытывал к Кадоно чувство, близкое к жалости. Он был убеждён, что голова юноши набита коровьими мозгами. В разговоре он может следовать за собеседником лишь по прямому пути, но стоит свернуть чуть-чуть в сторону, и рассуждения, доступные любому нормальному человеку, превращают Кадоно в заблудившегося ребёнка. Что же до логических построений, то тут Кадоно не в состоянии и шагу ступить даже по самой прямой дороге. Его нервная система ещё примитивнее. Она будто сплетена из грубых соломенных верёвок. Наблюдая за Кадоно, Дайскэ порой задавался вопросом, для чего, собственно, такой человек дышит и существует. Тем не менее Кадоно продолжает как ни в чём не бывало бездельничать. К тому же, он втайне считает, что своим образом жизни ничем не отличается от хозяина, и потому держится весьма нагло. Мало того, толстокожий, будто одетый в панцирь, он никогда не упускает случая ужалить хозяина в самое больное место. Нервы Дайскэ — это налог, который он платит за особое уменье изощрённо мыслить, за повышенную восприимчивость. Нервы — источник его мучений, оборотная сторона медали утончённого воспитания. Они — нравственная кара Дайскэ за прирождённый аристократизм. Дайскэ смирился с этими мученьями, безропотно принял кару и потому смог стать таким, как он есть. Именно в таких жертвах он видел смысл жизни. Но что понимает в этом Кадоно? — Кадоно-сан, почта не приходила?

— Почта? Э-э… Пришла. Открытка и письмо. Я положил их на стол. Принести?

— Да нет, я и сам могу сходить.

Ответ был весьма уклончивый, и Кадоно поспешил принести хозяину почту. На открытке бледной тушью небрежным почерком было написано несколько строк: «Спешу сообщить, что сегодня в два приехал в Токио и остановился в гостинице. Адрес на лицевой стороне открытки. Хотел бы встретиться завтра утром». Название гостиницы на улице Урадзимботё и имя отправителя — Цунэдзиро Хираока — были указаны таким же небрежно-размашистым почерком.

— Уже приехал? Видимо, вчера, — пробормотал Дайскэ, беря конверт: он узнал почерк отца. «Несколько дней, как вернулся. Срочного ничего нет, но поговорить хотелось бы». Как только получишь это письмо — приходи». В конце шло несколько строк о всяких пустяках, как, например: «Цветы в Киото ещё не распустились», или: «Скорый, которым ехал, был переполнен». Дайскэ вложил письмо в конверт и с каким-то неопределённым выражением лица переводил взгляд с конверта на открытку.

— Послушай-ка, — сказал он наконец. — Позвони, пожалуйста, ко мне домой.

— Сейчас. А что сказать?

— Что на сегодня у меня назначена встреча с одним человеком, поэтому прийти не смогу. А завтра или послезавтра буду непременно.

— Ясно. Кому я должен это передать?

— Кому угодно. Не обязательно отцу… Он только что вернулся из поездки и хочет со мной поговорить…

— Ясно.

Кадоно вразвалку пошёл к телефону. Из столовой Дайскэ вернулся через гостиную в кабинет. Там было чисто прибрано, не оказалось даже брошенной им на пол камелии. Дайскэ подошёл к книжному шкафу, справа от которого стояла цветочная ваза, с самого верха снял тяжёлый альбом, отстегнул золотую застёжку и стал переворачивать лист за листом. Дойдя примерно до середины, Дайскэ остановился и долго разглядывал поясной портрет девушки лет двадцати.

Только было Дайскэ подумал переодеться и пойти к Хираоке в гостиницу, как тот сам явился. К воротам, тарахтя, подкатила коляска рикши, и Дайскэ услышал знакомый, ничуть не изменившийся за три года голос: «Стой, приехали!» В прихожей Хираока попросил у служанки взаймы двадцать сэн, сославшись на то, что оставил в гостинице кошелёк, и Дайскэ сразу вспомнил годы ученья. Он побежал старому другу навстречу и потащил его в гостиную.